– Ладно, ладно, – говорю. – Расслабься. – Сразу видать, он не хочет со мной ни о чем по-умному беседовать. В этом вся засада с интелями. Ни за что не хотят ни о чем по-умному, если только им это не в жилу. Поэтому я чего – я стал ему общие такие темы задвигать. – Кроме шуток, как у тебя с половой жизнью? – спрашиваю. – С той же девкой ходишь, с какой в Вутоне ходил? У нее еще неслабая такая…

– Боже праведный, нет, – говорит.

– Как так? Что с ней случилось?

– Ни малейшего понятия не имею. Но раз уж ты спрашиваешь, она уже запросто может быть Ньюгемпширской Блудницей.

– Фу, как некрасиво. Если давать тебе ей хватало порядочности, ты о ней теперь хоть отзываться так не должен.

– О боже! – говорит этот Люс. – Это у нас будет типичная беседа с Колфилдом? Ты лучше предупреди.

– Не будет, – отвечаю, – только все равно некрасиво. Если она такая нормальная и порядочная была…

– Нам обязательно нужно развивать эту кошмарную мысль?

Я ничего не ответил. Я как бы испугался, что он сейчас встанет и бросит меня тут, если я не заткнусь. Поэтому я чего – я только еще бухла заказал. Мне как-то в струю было нажраться.

– Так с кем ты сейчас ходишь? – спрашиваю. – Не хочешь мне поведать?

– Ты не знаешь.

– Да, но с кем? Я могу знать.

– Девка в Виллидже тут живет. Скульпторша. Если настаиваешь.

– Да? Без балды? И сколько ей?

– Бога ради, я ее не спрашивал никогда.

– Ну хотя бы примерно?

– Я бы прикинул, где-то под сорок, – говорит этот Люс.

– Под сорок? Да ну? Тебе такое в жилу? – спрашиваю. – Тебе такие старухи нравятся? – Я почему спрашивал – потому что он ничего так шарил в сексе и всяко-разно. Один из немногих, про которых я точняк знал: этот – шарит. Ему целку сломали в четырнадцать, в Нантакете. По-честному.

– Мне нравится женщина зрелая, если ты об этом. Разумеется.

– Правда? А почему? Без шуток, их, что ли, приходовать лучше и всяко-разно?

– Слушай. Давай уговоримся раз и навсегда. Я сегодня отказываюсь отвечать на любые типично колфилдовские вопросы. Когда ж ты наконец повзрослеешь, а?

Я сколько-то вообще ничего ему не говорил. Ну нафиг. Потом этот Люс заказал себе еще мартини и сказал бармену, чтоб сделал гораздо суше.

– Слышь. А ты с ней сколько уже ходишь, с этой своей скульпторшей? – спрашиваю. Мне по правде интересно было. – Ты с ней в Вутоне познакомился?

– Едва ли. Она только несколько месяцев назад в страну приехала.

– Правда? А она откуда?

– Случилось так, что из Шанхая.

– Да ну? Китаянка, что ли, ёксель-моксель?

– Очевидно.

– Да ну? И тебе в струю? Что она китаянка?

– Очевидно.

– Почему? Мне интересно – по-честному интересно.

– Я просто нахожу восточную философию удовлетворительнее западной. Раз ты спрашиваешь.

– Правда, что ли? А ты в каком смысле – «философию»? Побарахтаться и всяко-разно? В смысле, в Китае с этим получше? Ты в этом смысле?

– Не обязательно в Китае, господи ты боже. На Востоке, я сказал. Нам надо этот пустой разговор продолжать?

– Слышь, без балды, – говорю. – Кроме шуток. Почему с этим на Востоке лучше?

– В это слишком сложно вдаваться, господи боже мой, – говорит этот Люс. – Они попросту считают секс переживанием как физическим, так и духовным. Если ты думаешь, будто я…

– Так и я тоже! Я ж тоже его считаю, как ты его там, физическим и духовным переживанием и всяко-разно. По-честному. Но там все зависит от того, с кем, нахер, я это делаю. Если с кем-то, кого я даже не…

– Бога ради, Колфилд, не так громко. Если не можешь голосом управлять, давай оставим эту…

– Ладно, только слышь? – Меня распирало, и я