«Настоящий партиец должен не только громко орать «Долой!», он должен много читать и думать, чтобы уметь убеждать окружающих в своей правоте, а не просто брать на горло», – любил подчёркивать Концевич.

Впрочем, не все в партийном руководстве приветствовали подобное. Зильберман, например, раздосадовано морщился всякий раз, когда слышал про организованные в Магнитогорске «партийные курсы».

«Заумные книжки можно читать до конца жизни, достигая при этом не политических, а метафизических успехов, – повторял он при всяком удобном случае. – Акции, акции и ещё раз акции! Всюду, по любому поводу, везде, где можно! Это нам сейчас необходимо, а вовсе не зубрёж многотомной писанины каких-то клиников[6]».

К любой идеологии Зильберман относился с плохо скрываемым пренебрежением, считая её не базисом, а инструментом политической борьбы, всегда подчёркивая, что он – не теоретик, а практик. Вот и сейчас, в завязывающемся общем разговоре, он обратился к Концевичу с вопросом, имевшим сугубо практическое значение:

– Не боишься надолго оставлять отделение? Деятельность без тебя не затухнет?

– Не затухнет, – без тени сомнения ответил Концевич. – Вместо себя парня одного толкового оставил, Ильёй зовут. 23 февраля на КПРФный митинг он наших выведет.

– А с прессой местной у вас как? Контакт не утрачен? – поинтересовался Бубнов.

– Куда ж он денется, контакт этот? Они про нас любят писать. Во-первых, реально больше не про кого, а, во-вторых, мы поводы им подбрасываем регулярно.

– Регулярность здесь главное, – подхватил Зильберман. – Вы с самого начала громко о себе заявили в регионе: листовки на городских улицах уже вечером 11 сентября – это отличный пиар-ход! А стихийный митинг под нашими знамёнами у стен мэрии – вообще супер! Поэтому нельзя опускать информационную планку, интерес прессы надо обязательно поддерживать и далее. Освещение журналистами наших акций – это шанс по-настоящему прорваться в медийное пространство. К нам есть интерес? Так отлично! Нужно ловить момент и налаживать как можно более тесные связи с журналистами. Не надо шарахаться от респектабельных, даже либеральных изданий. Причём, с ними-то как раз и следует законтачить в первую очередь. Не подмятые властью масс-медиа в России ещё есть. Такие, как, например, «Новая газета», «Коммерсант», радиостанция «Эхо Москвы» или даже, отчасти, НТВ. Все они имеют именно либеральную направленность. Наверняка, есть какие-то аналоги и в регионах. Люди либеральных взглядов, как правило, острее остальных реагируют на цензуру. Поэтому они – наши естественные союзники на данном этапе. Мы должны создать себе такой имидж, который бы их привлекал. Причём, постоянно, а не разово.

Зильберман умел говорить красноречиво, любил подавлять своих противников в споре многочисленными аргументами, многим казавшимися неоспоримыми. И чем длиннее бывали его монологи, тем больше он заводился, начиная сопровождать свою речь активной мимикой, жестами рук. Вот и теперь он вещал с напором, постепенно взвинчивая себя, и его круглые, похожие на маслины глаза, зажглись страстным огнём. Ещё до ареста он сделался у Лимонова любимцем, одним из ближайших приближённых. И теперь, как казалось многим, вера Лимонова в рижского «гау» только крепла с каждым месяцем. Передавая с немалыми ухищрениями из Лефортовского каземата обращения к членам организации, он повелевал в них прямо и однозначно: слушайте умного товарища Зильбермана, идите за ним.

Зачастивший в последние месяцы в Москву этот даровитый, но эксцентричный журналист, основавший на закате советской поры первую в стране порногазету, осваивался в московском «бункере» на удивление быстро. Его идеи и предложения, как правило, бывали неожиданны, зачастую парадоксальны, часто идя вразрез с тем, что партийцы культивировали годами. Как, например, сейчас: завлекать к себе либеральных журналистов, тогда как «Лимонка» уже восемь лет воспитывала партийцев в духе преклонения перед железными вождями, военными походами и битвами, «людьми длинной воли». Однако те, кто общался с ним близко, отлично знали, что этот человек – расчётливый прагматик, презирающий в душе любой эпатаж, а его слова и поступки, какими бы странными на первый взгляд они не казались, всегда бывают подчинены достижению вполне осязаемой, прозаичной цели. Он, в отличие от Евгения Сергеевича, вообще считал, что цель оправдывает средства. И никогда этого в близком кругу особенно не скрывал.