Покамест мои товарищи по боевой группе внушали одни только опасения. Если Красавчика я еще мог потерпеть, хотя меня всегда раздражали лощеные типчики, то присутствие на борту Отца станет невыносимым испытанием. Поэтому я решил поговорить с генерал-майором, в надежде убедить его не брать на борт бородавочника.

Моим намерениям не суждено было осуществиться. Через охрану мне сообщили, что военный чин уже отбыл со станции – вербовка разведчиков здесь завершена.

Интересно, думал я, чем руководствовались власти, отбирая нас для ответственной миссии. Ну, хорошо, со мной все понятно. У меня отличный удар с правой. Об этом все знают. Да и физическое здоровье отменное. Интеллектом, опять же, я не обделен. Но Красавчик. Знаю я таких типов. Эти тощие, прилизанные субъекты только и умеет, что волочиться за юбками и разводить старушек на деньги. А бородавочник и вовсе – натуральный фанатик, неспособный здраво рассуждать, мыслящий только о насаждении религии по всей Галактике. Или они полагают, что он сумеет обратить инопланетян в свою бородавчанскую веру, и это поможет дипломатическому корпусу в налаживании контакта?!

Странные вещи творятся. Если бы лично мне поручили набирать экипаж, то я взял бы дюжину крепких парней человеческой расы, – пусть убийц, но не серийных, – целеустремленных, способных свернуть шею любому противнику. Мы бы спустились на одну из планет, взяли пару языков и выбили из них все нужные сведения…

Между прочим, интересный вопрос. Боевой группой ведь кто-то должен командовать. Почему бы не сделать командиром меня? Первым делом мы сбросим через мусоросборник бородавочника, а потом можно взяться за осуществление миссии…

Я уже вовсю строил планы по управлению боевой группой, когда меня снова вызвали к следователю. Охранник буквально скрипел зубами от злости. Ему мучительно хотелось, нажав на кнопку, ткнуть меня парализатором между лопаток, но приходилось сдерживаться. Теперь я не обычный уголовник, а работаю на правительство. Так что будьте добры держать себя в рамках! О чем я ему и поведал. Заодно поинтересовался, как прошла ночь с парализатором. Выразил надежду, что как всегда хорошо.

В отличие от свирепого охранника следователь буквально лучился радостью. Даже ушибленная челюсть не могла омрачить его замечательного настроения. Он улыбался, демонстрируя мелкие желтоватые зубы, и поминутно поправлял полосатый галстук. Словно присутствовал на одном из самых волнительных событий в жизни.

– Лео Ифанофич, – проговорил он и жестом предложил занять все тот же злополучный стул.

Меня порядком удивил радужный настрой начальника пересыльной станции, но виду я снова не подал. Сохранил безразличную мину. Сел. Нога на ногу. Приготовился слушать. Охранник кабинет так и не покинул. Получил соответствующие указания – следить, чтобы я снова не выкинул какой-нибудь фортель.

– Как нафэ фдорофье? – поинтересовался следователь.

– Наше?

– Нафэ. Нафэ.

– Спасибо, не жалуюсь. А вы как поживаете?

– Тфепефь уфе лучфе.

– Рад слышать, – заверил я. – Я боялся, у вас перелом. А это, знаете ли, серьезное дело.

– Пфефелома неф. Прифол укаф.

– Что-что? – я сделал вид, что не понимаю ни слова.

Следователь совсем не обиделся, только погрозил мне пальцем, как шкодливому мальчишке.

– Прифол укаф, Глуф, из министерфтва. Фас перефодят в камефу к фафым нофым дфуфьям.

Я насторожился.

– К каким друзьям? У меня нет друзей.

– А фоф и офыбфя, – следователь задорно рассмеялся и хлопнул себя по ляжкам – такую бурную радость ему доставляло новое указание министерства. – Ф цефях нафафывания конфакта, я фафаю фаф в одну камефу.