“Дюнина, он циничный и бездушный сукин сын, который обращается с людьми, как с вещами. Тебя он воспринимает, как предмет из коллекции. Ты в своем уме? Твое любопытство неуместно и до добра не доведет!” - рычала я на себя и, казалось, мне становилось легче. Но едва мои глаза закрывались, я вновь возвращалась то в ресторан, где Коул блистал своей интеллектуальной харизмой, то в комнату, наполненную сладким белым дымом, где видела лицо Коула и касалась пальцами его небольшого шрама. Эти воспоминания заставляли в очередной раз признаться себе - дело было вовсе не в любопытстве или в реакции, вызванной его ладонью на моей шее.

Я не любила врать себе и не любила иллюзий. Нужно было признаться, что, несмотря на его цинизм и хладнокровность, Коул не был простым отморозком. Я чувствовала, что его личность была неординарной, он будоражил мое сознание, отодвигая на второй план и страх, и базовые инстинкты самосохранения, и даже мое незавидное положение Подарка в его руках. Это чувство не поддавалось объяснению и простой логике - ведь я совершенно ничего не знала об этом человеке. Но создавалось ощущение, будто за вечер, проведенный с ним я повзрослела сразу на несколько лет, а в той комнате, наполненной дурманом, я просто отпустила ситуацию и посмотрела на Коула совсем другими глазами, отбрасывая ярлыки, которые сама же на него и повесила, возмущенная его цинизмом. 

Сейчас, когда туман ушел, и я признала правду, ощущения были странные - словно передо мной разверзлась вакуумная бездна, через которую был натянут тонкий канат. Мое сердце то стучало как бешеное от адреналина, то замирало от неизвестности и осознания, что я могу сорваться в эту пропасть от любого неверного движения, но меня будто тянуло магнитом пройтись по этому канату. И это были не эмоции или защита психики от того положения, в котором я очутилась. А осознанное желание, как новая цель моего ветра.

Размышляла бы я сейчас так же, если бы попала в руки тому же Хангу или другому человеку? Нет. Я бы сошла с ума. Это была единичная реакция именно на Коула, словно он был для меня не чужим человеком. И это было странно. Очень странно. Как и тогда, когда я спала на его бедре и не почувствовала этого. 

Оправдывала ли я цинизм Коула? Нет. Он не скрывал своей натуры и был со мной честен, будто сразу желая расставить все точки над “i”, чтобы я лишний раз не питала иллюзий на его счет. Но сейчас, желая узнать этого человека, я перестала реагировать на отталкивающие меня штрихи, также как и перестала реагировать на его вакуумный взгляд. 

С Ильей всё было совсем по-другому. Он был положительной личностью, сразу мне понравился, а Галка называла его “милашом”. Я помню его первые прикосновения, наш первый поцелуй, нашу первую ночь, и все равно, меня так не накрывало. И дело было не в похоти, а именно в ощущении близости. Несмотря на то, что Илья всегда чутко реагировал на мои желания, я словно постоянно настраивалась на него, убеждая себя, что он тот единственный и любимый. 

От мыслей меня отвлеки тихие отзвуки мужского баритона где-то на первом этаже, и я застыла у окна. Определенно, это был голос Коула, и, судя по тому, что больше никто не говорил, он либо разговаривал по телефону, либо отдавал очередные распоряжения молчаливому персоналу. 

Послышались его уверенные шаги на второй этаж, и я машинально сжала кулаки, то ли опасаясь, что он сейчас ко мне зайдет, то ли, напротив, готовая принять вызов судьбы и шагнуть на канат. Однако Коул прошел мимо моей комнаты, и апартаменты вновь погрузились в ночную тишину.