В середине комнаты поблескивал овальной крышкой розоватой яшмы стол из окаменевшей древесины элаккового дерева. Он был окружен приспосабливающимися к форме тела креслами на гравипоплавках, два из них были заняты. В одном расположился мрачный темноволосый круглолицый молодой человек лет шестнадцати. В другом – низкорослый худощавый мужчина с несколько женственным лицом.

Оба, и юноша, и мужчина, глядели на глобус и на расположившегося за ним в тени человека.

Рядом с глобусом раздался смешок, и густой бас произнес:

– Ну вот, Питер, настроен самый большой капкан во всей истории. И герцог направляется прямо в его челюсти. Разве это не великолепное воплощение замыслов барона Владимира Харконнена?

– Безусловно, барон, – согласился мужчина певучим музыкальным тенором.

Жирная рука опустилась на глобус, остановив его вращение. Теперь двое сидевших перед ним могли разглядеть замершую поверхность – такие глобусы делались лишь для богатых коллекционеров либо для избранных Империей правителей планет. Работа была отмечена печатью имперской роскоши: сетка долгот и широт была выложена тонкой платиновой проволокой, полярные шапки набраны из великолепных молочно-белых бриллиантов.

Жирная рука провела по глобусу.

– Прошу вас поглядеть, – прогромыхал бас, – внимательнее, Питер, и ты, Фейд-Раута, мой дорогой. Поглядите на эти волны – от шестидесятой параллели к северу до семидесятой на юге. Этот цвет… он не напоминает вам карамель? И ни клочка синевы – ни озер, ни рек, ни морей. А эти очаровательные полярные шапки – они так малы. Разве можно спутать эту планету с другой? Арракис! Уникальнейший мир. И великолепная почва для бесподобнейшей из побед.

Улыбка тронула губы Питера.

– Подумать только, барон, Падишах-Император полагает, что сам отдал герцогу вашу планету вместе со специей. Сколь пикантно!

– Какая чушь! – прогремел барон. – Ты хочешь запутать юного Фейд-Рауту, не морочь голову моему племяннику.

Мрачный юнец шевельнулся в кресле, разгладил морщинку на туго натянутых черных лосинах. В дверь за его спиной вдруг постучали, и он резко выпрямился.

Питер поднялся из кресла, наискосок прошел к двери и чуть приотворил ее, чтобы принять цилиндр с сообщением. Он закрыл дверь, развернул цилиндр, внимательно проглядел и хихикнул… раз… другой.

– Ну, – требовательным тоном сказал барон.

– Этот дурак ответил нам, барон!

– Ну когда же и кто из Атрейдесов упускал возможность принять красивую позу? – спросил барон. – И что же он пишет?

– Такой невежа, барон… Обращается к вам просто «Харконнен», ни титула, ни даже «Сир и любезный кузен…».

– Имя неплохое, – буркнул барон, тон его выдавал нетерпение. – Что же пишет наш добрый Лето?

– Он пишет: «Ваше предложение о встрече я отвергаю. Слишком часто приходилось мне натыкаться на ваши ловушки, об этом знают все».

– И что дальше? – спросил барон.

– А еще он пишет: «Искусство канли еще находит поклонников в Империи». Подписано: «Герцог Лето Арракийский». – Питер расхохотался. – Арракийский! Боже! Это уж слишком.

– Помолчи, Питер, – сказал барон, и смех словно выключили. – «Канли» он пишет? – переспросил барон. – Значит, кровная месть. Доброе словцо подобрал, богатое, такое, чтобы я не ошибся в его намерениях.

– Формально вы сделали шаг к примирению, – сказал Питер. – Обычай выполнен.

– Для ментата, Питер, ты слишком разговорчив, – сказал барон и подумал: «От него скоро придется избавиться. Он уже сделался практически бесполезным». Барон искоса поглядел на своего ментат-ассасина – глаза этого человека притянули бы к себе любой взгляд – туманная синева в синеве, глаза без белков.