– Ты жалок, Блэк, – протянула она. – Ты только можешь вечно плеваться ядом и угрожать, на большее ты не способен. Ты создал иллюзию своей опасности и грозности, за которой скрывается просто-напросто слабый, сломанный ты. А иллюзии имеют свойство рассеиваться. Я уже увидела правду.

Клэри уверенно глядела в его глаза. Страх отпал, ей было все равно, что сейчас с ней будет. Здоровое равнодушие заполнило все сознание. Он ничего не может ей сделать. Его рука на шее даже не сжимается. Она сказала все, все, что ей хотелось сказать. Все, что так сильно рвалось из груди, что так просилось наружу. Она чувствовала, как от напряжения капля пота покатилась по спине.

– Ты ни черта обо мне не знаешь, Ковалева, – рыкнул он. – И, клянусь, если еще хоть слово вылетит из твоего грязного рта, то…

– Что? Что ты сделаешь, Блэк? – произнесла она, сверкая своими глазищами.

Заткнуть. Ее. Чертов. Рот.

Хоть чем-нибудь. Сейчас же, пока она не ляпнула своим языком что-то, что потом будет последним ее словом. Остановить ее, пока ее голова не отлетит в сторону от сильного удара. А он ударит. Не побрезгует.

Не побоится замарать руки. Он, черт возьми, – Блэк. Он унижает, оскорбляет, не проявляет милосердия к ничтожеству, не достойному вытирать даже пыль на его ботинках. Недостойному даже дышать с ним одним чёртовым воздухом. Необходимо было предпринять что-то прямо сейчас, иначе случится непоправимое. Мысли лихорадочно роились в голове, пока он держал руку на тонкой шее Клариссы Ковалевой, понимая, что если она произнесет еще хоть одно мерзкое слово, он просто придушит ее. Сделает так, что яркие лазурные глаза потухнут навсегда.

Но он не мог позволить этому зверю вырваться на свободу.

Не мог позволить этой маленькой, наивной девчонке испортить все то, к чему он так отчаянно стремился. И, когда ее рот приоткрылся, чтобы сказать что-то еще, он просто заткнул ее своими губами. Потому что не мог иначе, потому что необходимо было остановиться.

– Иначе ударю, – прошептал он за мгновение до того, как его губы накрыли ее. – Иначе ударю, дура…

Что?

Что он сейчас творит? Какого черта он поцеловал ее? Макс не мог здраво ответить на этот вопрос. Ему просто необходимо было заставить ее замолчать. И он нашел единственный подходящий ему способ. Почувствовав легкое сопротивление, его внутренний зверь только еще больше распалился, заставляя впиваться в мягкие губы. Он хотел унизить, показать, что он тут главный.

Показать ей, что она – никто.

Но, черт, это же Ковалева. Эта мысль яростно билась в голове, словно колокольчик. Он никогда не думал, что будет способен прикоснуться к ней… так. Сладкий вкус ее губ буквально въелся в его язык. Он не хотел останавливаться, вжимая эту низкую, бесформенную девчушку в стенку, сжимая до синяков одно ее запястье. Он не мог остановится.

Получай, сука.

Чувствуй, черт возьми. Чувствуй. Чувствуй его язык, который скользит по ее губе. Сопротивляйся сколько душе угодно, но он закончит это истязание только тогда, когда посчитает нужным. Когда сможет это сделать. А он не может, не может, несмотря на все мысли, которые яростно отговаривали его от этого, его тело не слушалось.

Эй, красавчик, ты сейчас вжираешься в ничтожество, понимаешь? Осознаешь это или можешь лишь едва ли не дрожать от гребанного недопоцелуя?

Он думал, что сошел с ума, но мир перевернулся, когда она ответила. Маленькая сука запустила руку в его жесткие волосы, а ее влажный язык робко прошелся по нижней губе, заставляя Блэка недоумевать. Прислушиваться к собственным ощущениям, которые были слишком новыми, неопознанными, необъяснимыми. Он не мог подобрать слова, чтобы описать, что чувствовал, потому что с ним такого еще не было. Максим ненавидел ее, но получал удовольствие от того, что происходило.