Я потеряла все, что любила. Танцевать я больше не могла. Какие мне танцы? Я себя с трудом до туалета передвигала. Бег тоже остался далеко в прошлом. Плавание? Не знаю… И даже читать, теперь удаётся с трудом. Мне подобрали очки, чтоб хоть как-то улучшить зрение. Но даже в них, я не могла долго скользить глазами по строчкам. Глаза нещадно начинали болеть, и все становилось ещё мутнее, а голова раскалывалась.

     Да я элементарно, не в каждый дверной проем могла протиснуться без осложнений. Дом не был предназначен для человека, чьё передвижение было возможно только при помощи инвалидного кресла.

     Я ушла глубоко в себя. Не хотела видеть ни кого. Не видеть, не слышать. Полностью ушла в себя. От той жизнерадостной и веселой девчонки, осталась только оболочка, и та, с дефектами.

    Врачи утверждали, что меня можно поднять на ноги. Но для этого требуется сложнейшая операция зарубежом. Тот ценник, который озвучил нам светило медицины, забил последний гвоздь в крышку моего гроба. Похоронив всякую надежду, на возвращение к прежней жизни. Когда-то раньше, в прошлой жизни, это было бы возможным, но не сейчас. Сейчас все что есть, уйдёт только на массажи и легкую реабилитацию, чтоб не позволить мышцам ног атрофироваться и превратиться в кисель.

     Каждый вечер заканчивался для меня одним. Лежала на кровати, с призрением смотрела на инвалидное кресло возле себя  и заливалась слезами. Так и засыпала, на мокрой от слез, подушке. На ней же, такой же мокрой и просыпалась. Казалось, что даже во сне я не могу справиться со всем и рыдаю.

    Я ведь даже влюбиться не успела. Походить на полноценные свидания. Ни-че-го. Все планы очертились огромным, жирным крестом. Все будущее. Планы, мечты, цели. Все покрылось толстым слоем пыли и пепла, сотканных из покалеченной жизни.

     Ещё я часто вспоминала слова папы, и наш разговор, состоявшийся накануне. И от этого становилось ещё тоскливее.

   - я выставил дом на продажу. Ты давно предлагала купить что-то поменьше, вот пожалуй, сейчас самое время.

   - зачем? Ты же не хотел? Ты же любишь его. Вы же ещё с мамой его проектировали.

   - тебя я люблю больше. А все остальное, значения не имеет.

   - причём здесь я?

   - Лика, я должен заботиться о тебе, а не о своём глупом желании сохранить этот дом. За него мы получим хорошие деньги и сможем оплатить твоё восстановление.

   - пап, ты же знаешь, что этих денег все равно не хватит. - я не хотела, чтоб он продавал его. Это все равно не поможет. Как слону дробина. Если раньше я сама предлагала его продать, то сейчас, мне не хотелось расставаться с тем единственным, что осталось от прошлой жизни.

    - ни чего страшного. Потихоньку соберём всю сумму. Москва не сразу строилась. Надо же нам с чего-то начинать.

    Спорить и переубеждать, было бесполезно. Я видела, что он окончательно все решил.

      Сегодня ко мне пришла Катя. Она часто меня проведывала. Старалась взбодрить и заставляла отвлечься. Но, не могу сказать, что всегда удачно.

    - Лик, можно? - она тихонько спросила, приоткрывая дверь в мою комнату.

    - да, конечно. Заходи.

    - ты как? - спросила с беспокойством подруга. Я знала, что ее пугает мое апатичное состояние.

    - как обычно. - пожала плечами. А что ещё я могу сказать? Что у меня нового может быть?

    - не хочешь прогуляться сегодня? Я с Пашкой приехала, мы на машине. Можем в кафе заскочить, ну или просто погулять на свежем воздухе? М? Сегодня и погода отличная.

    - Кать, куда я такая поеду?

    - так мы сейчас быстренько марафет наведём, будешь как конфетка. - подруга сделала вид, что не поняла, о чем я. Что вовсе не о внешнем виде речь была, а о моей немобильности. Хотя стоит признать, видок тоже был удручающим.