– Отстаньте! – вмешалась Нильда. – Я не успеваю. Нужно пояснить сюда, – сеньора показала пальцем себе в грудь.

– Вместо «отстаньте» она хотела сказать «не торопитесь», – извинилась за французский матери Пия и шикнула в её сторону: – Мама, потом! Я сама тебе всё растолкую… как ты и просила – «сюда»! – Туда же, в испанское декольте, указала девушка. – А пока дай поговорить с мсье Кабо.

Врач благоприятно отвернулся к пациентке.

Нильда кивнула и прижалась к плечу дочери, всё же пытаясь уловить хоть крупицу смысла.

– Мсье Кабо…

– Феликс, – ласково поправил тот.

– Хорошо. Скажите, Феликс, что происходит. Почему все от меня отмахиваются и ничего не говорят?

– Мой приказ. Итак, – замедлил речь доктор и начал с расстановкой: – Исходя из нескольких показателей, вам строго не рекомендованы естественные роды. Я, как главврач, беру на себя ваше лечение и назначаю вам кесарево. Беспокоиться нечего, всё пройдёт как по маслу, и через неделю-две будете уже бегать вместе с ребёночком. А там, глядишь, он и сам уже заговорит и спасибо скажет.

– А если я…

– В случае отказа я также буду вынужден вам отказать – к чему мне риск? Поймите и главврача.

– Значит, риск велик? А вы говорите «не волноваться»!

– Спокойно, красавица, спокойно. Наслышан о вашем темпераменте. – Он взглянул на сосредоточенную Нильду, и та тут же принялась ласково мять напряжённое плечо дочери. – Определённый риск есть…

– Серьёзный?..

Кабо не ответил, а слегка кивнул и подбадривающе похлопал Пию по запястью.

У Пии навернулись слёзы.

– Чего вы так испугались, миленькая? Даю вам гарантию, что если выбираете операцию, – рисков можно избежать. Я же не отказываю вам в случае кесарева, так как оно не несёт угрозы ни вам, ни малышу. Всё пройдёт как по маслу – там издержки минимальны.

И он пустился в долгие объяснения нюансов не менее, чем на час, хотя Пия постепенно перестала вникать и пыталась расслышать свою интуицию. Когда Кабо закончил обязательную официальщину, то оставил девушку с матерью, дав время принять решение.

Нильда, без нотки сомнения, придавала дочери веры в лучший исход, но та всё ещё колебалась.

В телефоне она смотрела то на фотографию любимого и на кнопку вызова, то опять на маму, которая твердила пулемётом:

– No tengos miedo, mi corazoncito, todo estarа́ bien. El bebе́ estа́ listo para salir. Ayudе́mosle. A lo hecho, pecho, mamа́![18]

Да и вообще мадам Илар никогда не теряла духа и смотрелась как испанская пословица «чем тумаки крепче, тем в жизни легче».

Постукивая ногтем по подоконнику, Пия поглядела в окно: там на соседней крыше беззаботно разгуливал голубь, а неподалёку, за толстой ржавой трубой, его терпеливо поджидала подранная кошка.

У Жиля совсем пересохло горло, а на лбу по́том проступило «дайте бедному отцу выпить». Но никто из прохожих не помог. Похоже, всё поняв на свой лад, они считали, что какой-то отец заставляет этого очконосного девственника клянчить ему выпивку – что есть дурной тон.

Такси проносились не раз, но они и не были похожи на праздничные, пока что-то лихорадочное не пискнуло в конце переулка, несясь навстречу только к Жилю. Сразу стало понятно: это такси тоже спешило поскорее «заправиться», и Жиль, выдохнув, потёр руки.

Наконец из открывшейся двери высунулся запыхавшийся от долгого сидения Этьен и заорал:

– Кто у нас тут рожает?! Русской водки ему! Быстрее!

Когда он выкарабкался полностью, Ивон охнул: одной рукой друг подпирался костылём, едва волоча загипсованную до бедра ногу.

– Мать честная, это кто ж тебя так, дружище?!

– Главное, что живой! Всё обсудим, когда язык станет отниматься от жидкого огня. Давай! осушим бар до последней капли! – Указал он костылём в витрину гранжевого заведения и ленивой гепардицей ринулся вперёд!