– Много, сынок, много. Брать-то будешь?

– А как же! Много – это символ! Это флаг и маяк! Это конечная цифра человеческих стремлений! Сыпьте на все!

Новенький хрустящий рубль перепорхнул из кармана пиджака в маленький потайной межгрудный гаманок, и антисанитарный поток семечек зашуршал по кулькам.

– Приезжий ты, хлопец, сразу видно…

– Все мы приезжие, мамаша! «Мы теперь уходим понемногу в ту страну, где тишь и благодать. Может быть, и скоро мне в дорогу бренные пожитки собирать».

– Это точно! В тюрьме особенно не нарадуешься. Мой зятёк давеча их мордобой описывал. Ужас!..

– Стоп, мама стоп! Я про тот свет, а вы про какой?

– Про этот…

Тётка растерянно заморгала.

– Мда-а! Университеты этого – не фонтан! Особенно гуманитарные. Адье! – весело козырнул молодой человек и растворился в гомоне и сутолоке.

Тётка вздрогнула и тупо уставилась в мешок.

В её голове формировалась вселенная.

– А ты образованием нам не тычь! – наконец вырвалось из неё. – С такими аэродромами, как у тебя каждый второй имеет судимость! Ишь, гуманитарий нашёлся! Шпана проклятая!..

Базар шумел и волновался.

Особенно сильный акустический эффект узаконенного свободного сбыта присутствовал в крытой его части.

Туда и направился молодой человек. Он не слышал последних слов тётки и потому продолжал смотреть весело и иронично.

Под стеклянными сводами сталкивались и рассыпались шёпот и вскрикивания, бормотания и споры, сопения и сморкания, жаркие страсти и тихие желания. А над всей этой какофонией плыл бархатный голос диктора. Он отечески знакомил присутствующих с правилами торговли и поведения.

Никто не слушал диктора – все слушали только себя!

Обладателя же приятного баритона это нисколько не смущало, ввиду простого отсутствия, а в радиорубке шуршала магнитофонная лента и стукались стаканы с «белым крепким»…

У мясных рядов было особенно весело. Несмотря на ещё вчера сумасшедшие цены, тут стояла толпа, в которой с трудом угадывалась некая змеистость, характерная для нормальной очереди.

– Как потопаешь, так и полопаешь, а как полопаешь, так и потопаешь! – сочувственно заметил обладатель фуражки-аэродрома, наблюдая тривиальную сцену избиения дюжим сытым мясником тихого голодного алкоголика, пригревшего за пазухой кусок неоплаченной говядины.

Однако чувство высокой нравственности и тут теряло меру, и молодой человек сделал решительный шаг. Литая ладонь опустилась на плечо самодеятельно-махровой фемиды:

– Довольно, кацо! Так сильно не омрачай праздника!

Мясник дёрнулся, и его налитые святой справедливостью глаза уставились на фуражку.

Головной убор сработал! Отпустив жертву, мясник сплюнул и тяжело зашлёпал в свой призывно гудящий золотой улей.

– Грешно забывать классику! – обратился к алкоголику спаситель, помогая ему всунуть руки в сброшенный на пол пиджак. – У попа была собака – он её любил. Она съела кусок мяса – он её убил!

Зрелище затравлено трясущейся тени бывшего человека было до того жалкое, что из импортного кармана появился ещё один рубль, и жертва социального прогресса, ещё не до конца осознавая свалившееся на неё счастье, равномерно-ускоренно засеменила к выходу.

– Мда-а! – ещё раз подытожил молодой человек и направился к фруктовым рядам, которые, понятное дело, благоухали витаминами.

Дородная дама, неопределенного интеллектуального уровня и возраста, важно прогуливалась вдоль этого изобилия, не оставляя без внимания ни одной фруктовой горки. Двумя пухлыми пальчиками, опоясанными, как и почти все остальные, бриллиантовыми изделиями, она брезгливо вылавливала немытую ягоду или нарезанную для пробы часть фрукта и отправляла её в ярко раскрашенный рот. Её изысканный дегустационный вкус, видимо, не находил удовлетворения, и, задумчиво пожевав и отбросив надкусанное, дама переходила дальше.