– Нет! – раскапризничалась она. – Мне не нравится, когда ты такой.

– Какой?

– Мне не нравятся грубости.

– Да хватит тебе… Разве я грубый?

– Грубый.

– Да перестань! Я с тобой грубый?

– Вот ты начинаешь злиться, и я уже боюсь, что ты станешь на меня орать, как по телефону, и хватать вот так – что есть силы…

– Неправда, я не хватаю тебя, я просто… обнять тебя хочу, вот упрямая, а!

– Обнимают нежно, а не как злые дяди!

– Я нежно.

– Грубо!

– Тоже мне грубости нашла. Ну ладно, ну прости меня. Простишь?

– Прощу… Только не кричи так больше, пожалуйста. Ладно?

Она наконец поддалась и прижалась к нему, обнимая ласково-игривыми ручками.

– Ладно. И откуда только знает, как злые дяди обнимают? Ох, Наташка, девочка моя…

– И не охай так! – рассмеялась она весело. ¬– Как дед старый!

Сергей Иваныч взглянул в её тёплые зелёные глаза и, радостно подхватив на руки её тельце, все эти влекущие, соблазнительные женские прелести, понёс в спальню, на сладко пропахшую её духами кровать.

Нет, он не был с ней грубым. Глядя на почти детскую, с по-девичьи невыраженными формами фигурку, он боялся своей грубости. Старался быть лёгким и чутким. А позже – засыпая в разгорячённом бреду, нежно клал руку на влажную трепетность беззащитного места. Закрывал ладонью. Защищал… Умиляясь детскостью, Сергей Иваныч временами и сам впадал в детство. Заражался странной, бездумной, непростительной для взрослых глупостью. Ему нравилось чувствовать руками то, что у него в руках.

Глава II. В руках

В руках много не удержишь: рано или поздно начнёт что-нибудь валиться из них. Поднимешь вроде – упадёт другое. И ещё одно. И опять первое. И пошло-поехало…

Осенью Сергей Иваныч захандрил, часто подходил печальный к окну, смотрел на потемневшую, налившуюся холодом реку и что-то думал. И надумал – в день, когда лёг снег. Позвонил старшей дочери. Приезжай, мол, разговор есть.

– Решил я часть бизнеса тебе передать, – пояснил он. – Справишься?

Та, конечно, не ожидала. Растерялась. С одной стороны, радостно, с другой – боязно. А вдруг подвох какой? Но девка умная, серьёзная, вся в отца – руки к его богатству тянуть не спешила.

– А что так?

– Дела плохо идут… – Сергей Иваныч начал тоже издалека, немного вальяжно, немного туманно, уклончиво.

Ей такая его интонация не понравилась, и она перебила:

– Так ведь кризис, пап.

– А ты не перебивай! – резко вспылил он и сразу же потух. – Послушай… Сон мне снится часто, не каждый день, но раз в две-три ночи точно, один и тот же сон… Дом какой-то, обычная как бы пятиэтажка… гаражи рядом, двор ряд каштанов огибает… плоды от них, ершистые, много, на асфальте валяются… поодаль скамейка, молодёжь на ней… пацаны бу-бу-бу, девки визжат… А я не один будто… Сначала мать ваша, покойница, меня туда тянула… Потом все подряд начали – вы с сестрой, Наташка, все… Последний раз парень какой-то, длинный, худой, косматый… голос такой гнусавый у него, будто простуженный, сопли говорить мешают… Пойдём, мол. И в дом тоже зовёт. Замучил меня этот сон… Я уж и ездил даже по городу, искал дом тот… но не нашёл…

– Устал ты, пап, наверное, – участливо пособолезновала дочь, его большую тяжёлую руку в свои ручки с красивыми ноготками взяла. – Не знаю… Может, отдохнуть, на курорт хороший съездить? К психологу сходить?.. Или в церковь? В церковь, свечку поставить? А, пап?

– Дом я хочу тот найти, чувствую, что не бред это, где-то есть он.

– Ой, да зачем он тебе сдался? – она с досадой убрала руки. – Пусть есть где-то этот дом. Допустим! Россия большая. Но ты-то здесь при чём? Ну что с тобой, пап? Сам на себя ты не похож…

– В том-то и дело, в том-то и дело, – охотно согласился он. – Силу терять я стал. Потому и зову тебя мне на помощь… Ну на кого мне ещё надеяться? Ты же моя старшая дочь, умница… Справишься?..