Вспоминается мне одна зима. Я тогда учился в школе, в классе третьем или четвертом, со второй смены, и приходил домой затемно. На кухне, на сушилке для посуды, на блюдечке с голубой каемочкой меня дожидался небольшой кусочек торта-мороженого (сливочное мороженое в шоколадной глазури). Во времена тотального дефицита это было воистину царским подарком. В темпе вальса слопав суп, или жареную картошку с котлетой, или еще что-нибудь, я хватал ложку и за считанные минуты расправлялся с этим подарком судьбы.
Одна только мысль терзала меня. Никак я не мог понять, откуда родители брали эти приятные сюрпризы и где они их хранили до моего прихода. В магазинах в то время достать обычное мороженое, а тем более торт-мороженое было абсолютно невозможно, а в квартире у нас стоял только один холодильник «Бирюса» со сравнительно небольшой морозильной камерой. Спрятать коробку с тортом в ней было невозможно – я это знал достоверно, так как каждый раз после того, как съедал мороженое, проводил тщательную экспертизу содержимого морозилки. И не находил там ничего похожего на торт-мороженое.
Лишь спустя несколько лет я дотумкал, где родители прятали от меня коробку с мороженым. На балконе, под покрывалом, где хранились некоторые продукты в замороженном виде, типа кусков мяса или сала. Но было уже, понятное дело, поздно.
Папа вырос в старинном уральском селе Курьи, где находится одноименный курорт, основанный аж в конце XIX века. В огородный сезон (с апреля по октябрь) здесь, в родительском доме, проживала сестра отца вместе с мужем, проще говоря, мои тетя Нина и дядя Алик (Альберт). С тех пор, как мне стукнуло 10 лет, периодически меня туда оправляли в «ссылку» – что-то типа летнего лагеря. Иногда туда привозили и моих племянниц, разница в возрасте с которыми составляла от двух до четырех лет в ту и другую стороны. Я приезду девчонок несказанно радовался, так как коротать время с двумя пожилыми людьми, погруженными в садово-огородные заботы, было, на самом деле, не так уж и весело. А вот вместе с племяшками мы гуляли по сельским улицам, ходили в сельпо за продуктами, совершали вылазки в лес за дарами природы (вместе с взрослыми, естественно), занимались всякой ерундой, сидя на печке в доме или на чердаке бани и тому подобное.
Как-то раз, в погожий летний день мы с девчонками решили сходить искупаться, так как на улице стояла невыносимая жара. Дорогу до речки мы знали, – идти до нее нужно было примерно минут 15-20, поэтому прикинули, что за часик-полтора обернемся, и спрашивать разрешения у взрослых не стали, посчитав, что нас даже и не хватятся. Как же глубоко мы ошибались…
На речку и правда пришли быстро, скинули одежку и залезли в воду. За бултыханиями и нырянием мы совершенно забыли про тот факт, что нас могут хватиться. За себя и свое здоровье мы совершенно не опасались, так как место для купания выбрали мелкое – там едва ли было мне по пояс.
Опасность явила свой грозный лик на берегу в виде дядьки, грозно вращающего глазами за толстыми стеклами очков и изрыгающего проклятия в мой адрес. Он во всеуслышание, не стесняясь в выражениях, приказал нам выметаться из воды и немедленно следовать домой. Что мы, собственно, и сделали.
Остаток того дня я провел на кровати в дальней комнате кверху задницей, которая у меня нещадно болела после дядькиных нравоучений, сопровождавшихся рукоприкладством. Про ювенальную юстицию в конце 80-х – начале 90-х никто и слыхом не слыхивал, а пожаловаться родителям, не имея под рукой никаких средств связи, было практически невозможно. Да я, в принципе, прекрасно понимал, что виноват, так как сам подбил девчонок на то, чтобы сгонять на речку. Представляю себя сегодняшнего на месте дяди и тети, которые вдруг обнаруживают, что вверенные им подопечные утонули, например.