Кстати, споры об удельном вкладе коалесцирующих во Вторую Мировую – не оной ли модели наследуют, так что Юговосток силен «трудом» (живой силой), Северозапад же – «капиталом» (лендлизом, кредитами) и «землей» (территорией, ресурсным вспоможением)?..

Одним словом – «неблагодарный, безблагодатный»?.. Ingratus! Но ведь не предъявите же того же, положим, Моисею, получившему «завидное египетское образование» (хоть, возможно, лучше говорившего на армит-мцри, нежели писавшего на лишон-кудош).

Гвидов рано приобрел вкус к – о ужас! – самостоятельному мышлению, и потому, наивно веруя попервах в спортивность гуру-адептов глобализма с реформатским лицом, искренне дивился их снисходительно-непреклонным вердиктам на его робкие эстетские попытки обобщить их мечтательно-смиренческие теоремы торжества «невидимой руки», сводящие рациональность к алчности, когнитивные наклонности – к оптимизаторскому копейничанью, склонность анализировать – к «рациональным ожиданиям» в смысле всепредвидения, а все вместе – к тезису о невозможности неэффективности рынков, опровержения абсурдности коего служили… очередной сенсацией, источником добавочного научно-политического капитала для всех участников жреческого кружка по изгнанию непосвященных или нелояльных. Коли тщишься поставить нашу генеральную линию и веру под вопрос, то мы-де быстро поставим тебя в смешное положения вечного безработного. Инквизиция не утратила навыков.

Но тогда и он оставил за собой право не быть их клириком. Как не обратиться и в записную белую ворону – маверика и уислблоуэра, склонного разражаться обличающими тирадами раз в жизни, и то с целью сгрести свой миллион на бестселлере, свалить с рынка и заткнуться for good. Сам того не замечая, от рефлексий он перешел и к позволению себе предпочтений. В частности, возвернулся годам к тридцати к люблению старых фильмов, причем не только советских, но неизменно тех самых, где теплилось еще уважение к красоте и душевному теплу, покуда не сметенному необузданно-книжнопривитой чувственностью, ищущей даже в готических соборах, в самом слове fallacy (характеризующем сию зашоренность) исключительно фалличность, так что возражения, если и поступают, то – от феминисток средних лет и созывов. Пусть оные произведения скорее призывали к лучшему, нежели фиксировали подобное состояние и время. Пусть противники подобной ностальгии-как-инфантили твердят, что саудаде – едва ли не психическое отклонение, а тоска по подлинному сродни тяготению к будущему-эфемерному; да и вообще неуместно сравнивать идеальное с худшим из реального. Пусть так. Но вопят об этом все больше те, чей идеал инфернален от начала, иной раз рядясь под маску то гедонизма аки пост-материализма, то ему оппонирующих халифатов, чей самовозгоняемый максимализм сопряжен с лукавой манерой обходить разумную нравственность браками-на-пять-минут, такыйей превратно-отдаджяльной (зде: гюбрикономией) и борьбой с идолопоклонством в малом на фоне претворения самого процесса в идолатрию латентную. И не в том дело, что длина бороды или одежд, как и зычность междометий, постепенно стали олицетворять букву (осколок ускользающего смысла), так что невразумительность положений компенсируется неукоснительностью соблюдения. Полагаете, Крайний Запад грядет инуде? Все выродилось до ритуалов, схлопнулось к сигнальности ввиду незыблемости кумиров, гуру, окормителей (отравителей) – даже в среде реформатов, с оными ритуалами видимо сражающихся. Горе – сомневающимся, ибо на них найдется инквизиция коллективная: улюлюкающая толпа прогрессистов, эрастэроменов и «воинов света», требующая расправ над духом-логосом во имя свободы буквы-эроса. Как сетовали мудрейшие от эллин…