Следующее ее движение он успел заметить только потому, что привык следить за Томасом. Да и движения почти не было, просто часы проходящего мимо мужчины скрылись в кармане ее юбки, прощально блеснув платиновой цепочкой.

Штефан смотрел на девчонку в упор. Когда она подняла на него глаза – за очками было не видно, но он догадался по наклону головы, что она смотрит именно на него, – он укоризненно покачал головой и постучал по своему карману кончиком пальца. Она поспешно отвернулась.

Парень купил билеты и спрятал во внутренний карман. Что-то сказал подруге и подал ей руку. Штефан сделал шаг вперед, почти столкнувшись с девочкой, и склонился над окошечком кассы.

– Три билета на ближайший дирижабль в Кродград… что значит война?!

– Да вы не переживайте, у них просто небольшие разногласия с соседним городом, это называется войной, – ласково, как ребенку, проворковала кассир. – Но аэродром закрыт. Можете взять билеты до Светлого, а оттуда поездом до Кродграда, это всего на три тайра дороже…

В другое время Штефан бы заплатил, тем более за ним собиралась очередь, и его это раздражало. Но сейчас в нем сидели шесть рюмок шнапса, большая порция разбавленного бренди горячего вина и проглоченное оскорбление. Поэтому он просунул в окошко руку и сорвал висящую на уровне глаз кассира памятку.

– Всем пассажирам, отправляющимся в Гардарику, предлагать соседний от места назначения город и дополнительный билет на поезд, – прочитал он выделенный пункт. – Это у вас вместо кренделька к заказу?

– В Гардарике постоянно конфликты, – прошипела женщина, сохраняя дружелюбный оскал. – Наверное, я ошиблась.

Штефан молча забрал билеты и сунул в карман, позволив себе пропустить между пальцев теплую платиновую цепочку часов.

Настроение немного улучшилось. Алкоголь запоздало согрел, люди на ярмарке совсем не походили на мрачных повстанцев с граблями, а еще Штефан выяснил, что если смотреть на детей – паника отступает. На той площади не было ни одного ребенка. Разве что тот мальчишка, которого он с собой потащил, но о нем Штефан думать не хотел.

Он медленно пошел вдоль палаток, скользя равнодушным взглядом по прилавкам. Посмотрел не меньше полусотни платков, прежде чем нашел тот, что точно понравится Хезер – черный, с золотым шитьем и густой шелковистой бахромой. Заметил тяжелые старые серьги и долго за них торговался – скорее инстинктивно, стараясь убить время и заново привыкнуть к людям. Наконец купил их и спрятал в карман к часам. Серьги были серебряные, с черненными узорами, ужасно громоздкие и неподходящие треугольному лицу Хезер. Но она такие любила, не иначе играла кровь Идущих, и Штефан не видел причин их не покупать. Труппе эти десять монет все равно не помогут.

Наконец он нашел прилавок, надолго приковавший его взгляд. Оружие, разложенное на прилавке, поражало разнообразием, скорее даже небрежной разносортностью. Холодное вперемежку с огнестрельным, старое с новым, женские отравленные шпильки и маленькие карманные револьверы художественно обрамляли единственное ружье – неуклюжее, пятизарядное.

За прилавком стоял мужчина с козлиной бородкой, щуплый и угодливый, но с внимательным цепким взглядом. Штефан не сомневался, что он знает каждую вещь в этой куче, и у него нельзя украсть даже шпильку размером с зубочистку. Впрочем, делать этого Штефан и не собирался. Нашел что-то затейливо украшенное, похожее на двухклинковую глефу, и стал озадаченно разглядывать.

– Это что такое, уважаемый? – спросил он, проводя кончиком пальца вдоль тонкого серебристого лезвия.

Холодное оружие использовали на дуэлях и в узких коридорах на дирижаблях и кораблях. Штефан представил, как какой-нибудь надменный альбионский паренек отмахивается этим экспонатом от ошалевшего противника с рапирой, или как он сам пытается замахнуться глефой в коридоре. Решил, что нужно сообщить Инмару Вольферицу идею для нового номера.