– Ты почему себя так не бережешь? – Дымов задает вопрос, на который у меня нет ответа.
Происходящее кажется абсурдом. Сейчас, когда мы залили кухню водой, Лиса капризничает, а я стою с красной рукой и снова порчу Дымову выходной, он спрашивает, почему я не думаю о себе.
– Держи! – почти рычит, когда пытаюсь двинуться. – Нужно держать под водой минут пятнадцать минимум.
– Да ничего, почти не болит, – бормочу я сквозь стиснутые зубы, потому что, едва достаю руку из-под ледяной струи, она начинает пылать. – Мазью помажу, и пройдет.
– Давай не будем спорить, кто из нас лучше разбирается в ожогах. Просто делай, как я говорю.
Он заставляет меня выпить таблетку обезболивающего и достает спрей-спасатель. Рука леденеет под краном, кажется, я держу ее под холодной водой целую вечность. Боль вроде бы и проходит, но, стоит только убрать ладонь, накатывает вновь. Чтобы не выдать себя, я сжимаю челюсть так, что она в любой момент может треснуть.
Черт, как же больно!
Я прикрываю глаза, потому что не могу врать – чертовски болит. Слеза, предательница, стекает по щеке, я чувствую, как оставляет мокрый след. И цепенею, когда Дым вдруг ее вытирает. Большим пальцем.
Что?
Он проводит костяшками линию вниз. По щеке и шее. Смотрит в глаза и тянет мою покрасневшую руку к лицу. Он дует на нее. Он на нее дует! Это не приносит облегчения, но так чертовски отвлекает! Дыхание приятно покалывает кожу то здесь, то там. Пульс постепенно выравнивается, но вот через мгновение дает серьезный сбой.
На кардиомониторе это, наверное, выглядело бы гигантской загогулиной, резкой, как молния. Потому что, едва я прикрываю глаза, чувствую приятный холодок на запястье рядом с обожженной кистью, а, открыв, вижу, что это его губы. Его губы, Дыма! Он целует, очень мягко касается моей кожи губами и смотрит исподлобья. Так глубоко, будто проникает в самую душу.
Фед смотрит на меня, а затем мою руку покрывает толстый слой спрея. Она становится похожа на лапу белого медведя или снеговика, но мне не до шуток. Она болит, а я могу думать только о его губах, которые оставили на коже невидимый отпечаток.
– Должно стать легче, – хриплым тоном произносит Дым.
Мне кажется или все становится еще сложнее?