– Стой, где стоишь. Я сейчас подойду, пытаюсь припарковаться.

– Я…

– Ни шагу.

Кажется, и минуты не проходит, когда я слышу знакомый голос снова – над ухом ругаются громко и некультурно.

– Идти сможешь?

Он сбрасывает куртку и накидывает мне на плечи. Под ее весом тело придавливает к полу, но я держусь.

– Да, мне уже лучше. Конечно смогу. – До сих пор с трудом верится, что он настоящий. – Где Лиса?

– С Паулиной в машине.

Дым уводит меня от больницы в сторону дороги, крепко прижимая к себе.

– Как ты здесь оказался? Как снова оказался рядом?

– Некая Ильда Воснесенская позвонила мне перед тем, как тебя забрала скорая. Нужно было записать в телефоне кого-то кроме меня, чтобы не встречаться так скоро.

– Телефон новый, это сестра одолжила, – бессмысленно оправдываюсь я, он не слушает.

– Ты сбежала, чтобы я искал тебя? – шепчет тихо, а я сразу подбираюсь вся, но Дым продолжает дальше, колит правдой: – Это как надо было пахать, чтобы свалиться в обморок.

Я не отвечаю, потому что ответ его не устроит.

В машине, которая стоит прямо под знаком «Парковка запрещена», оказывается самое настоящее сонное царство. Блондинка с Лисой спят почти в обнимку на заднем сиденье.

– Лина так трудилась усыпить мелкую песнями, что сама отключилась после дежурства.

Я выдавливаю улыбку, усевшись вперед, любуюсь мирно сопящей Лисой, и мне сразу становится лучше. Правда лучше, я не вру. Лиса – мой эликсир. Мышцы расслабляются, накатывает слабость, но при всем в сознании появляется ясность, которой не было. Дым трогает мой лоб теплыми пальцами.

– Что врачи тебе сказали?

– Что я здорова, – вру и не краснею, но он смотрит так серьезно. Кажется, в его взгляде замешана сыворотка правды, иначе как объяснить, что я снова говорю? – Переутомилась, наверное. Может, простыла немного, горло болит, но все хорошо. Мне поставили капельницу и отпустили.

Лишь сейчас я замечаю, что Дым сидит рядом в одной футболке, а мышцы на руках перекатываются каждый раз, когда сжимает руль.

– Врешь же.

– Жарко, – говорю, возвращая одежду хозяину. – Будешь в таком виде щеголять по улице, тоже заболеешь, – наконец улыбаюсь я, но не он.

– По дороге заедем за лекарствами.

И это последняя фраза, которую я слышу, потому что в тепле и безопасности все-таки засыпаю вместе с остальными. Не иначе как в его машине рассыпана сонная пыль.

– Давай, большой мальчик, позаботься о своих девчонках! – возвращаюсь я на землю под задорный голос Павлины, как уже навеки вечные прозвала ее в мыслях. – Еще раз с днем рождения, Федь!

Едва открыв глаза, тут же захлопываю и притворяюсь, что сплю. Черт! Голова тяжелая и мутная, но смысл фразы угадывается слишком легко. По щелчку активизируется совесть и начинает грызть меня изнутри.

Боже, я испортила человеку праздник. Судя по тому, что Дым приехал с блондинкой, кем бы она ему ни была, он, скорее всего, отмечал. Или собирался, если за рулем. А я…

Вздрагиваю, когда открывается дверь, жмурюсь сильнее. Если он и заметил, то не дает знать. Лишь спустя шестнадцать отсчитанных мною минут позволяет себе меня коснуться. Обжечь горячей рукой щеку, заправить упавшую на лицо прядь за ухо. Я от испуга чуть распахиваю губы, делаю вдох, чем выдаю себя с головой.

– Приехали, – говорит он, и я снова удивляюсь, как мягко иногда звучит его по-мужски твердый голос.

Дымов просит взять небольшой пакет в руки, а сам забирает с заднего сиденья спящую Лису. У него так просто выходит, я даже засматриваюсь – мое лицо вспыхивает разом. Мне определенно лучше, если я думаю о Феде, как о мужчине, в такой неуместный момент. Хотя какой может быть уместным?