– Невозможно быть так близко друг к другу, – наконец сказал он, – быть друг у друга внутри, чувствовать запах пота, касаться волос на теле – и не видеть души. Даже если ты сможешь… – Он замялся, и я задумалась о том, кто сейчас пришел ему в голову – Черный Джек Рендалл или Лаогера, женщина, на которой он женился, думая, что меня нет в живых. – Что ж, это страшно само по себе, – закончил он мягко и уронил руку.

Между нами повисла тишина. Внезапно снаружи послышался шелест травы: Адсо совершил резкий прыжок и исчез из вида, пересмешник принялся беспокойно кричать с большой красной сосны. В кухне что-то со звоном упало на пол, а затем до нас донеслось ритмичное шуршание метлы. Все это были домашние звуки, звуки жизни, которую мы создали.

Делала ли это когда-нибудь? Ложилась ли с мужчиной, не видя ни частички его души? Да, и он был прав. По спине пробежал холодок, и волосы на коже беззвучно встали дыбом.

Он вздохнул, и вздох этот, казалось, шел от самых стоп, а затем пригладил убранные в косичку волосы.

– Но Джон не стал этого делать. – Джейми выразительно взглянул на меня и криво усмехнулся. – Он сказал, что любит меня. Что если я не могу ответить ему взаимностью – а он знал, что я не могу, – то он не станет разменивать настоящую монету на фальшивку.

Он встряхнулся, как собака, выходящая из воды.

– Нет. Человек, который сказал такое, не может оказаться тем, кто насилует ребенка из-за симпатичных голубых глаз его отца. Это я могу сказать тебе наверняка, саксоночка.

– Нет, – эхом отозвалась я. – Скажи мне… – Я запнулась, и он поглядел на меня, приподняв одну бровь. – Если… Если бы он… Принял твое предложение… и… Ты бы обнаружил… – Я искала подходящие слова. – Не таким, эээ, достойным человеком, как ты надеялся…

– Я сломал бы его шею прямо там, у озера, – ответил он. – Не имело бы значения, повесят меня или нет: я не дал бы ему забрать мальчика. – Но он оказался не таким, и я позволил, – добавил он, чуть пожав плечами. – Так что, если молодой Бобби и ложится в постель к его светлости, думаю, он делает это по доброй воле.

Ни один человек не способен показать себя с лучшей стороны, когда кто-то держит его за задницу. Я замечала это прежде, и Роберт Хиггинс не стал исключением из правил.

– Больно почти не будет, – сказала я насколько возможно утешительно. – Тебе только нужно стоять смирно.

– О, я постараюсь, мэм, я справлюсь, – горячо заверил меня он.

Бобби был в одной рубашке. Он стоял на хирургическом столе на четвереньках, так чтобы пораженная зона была на уровне моих глаз. Щипцы и нити для лигатуры были разложены на столике справа от меня, рядом с миской свежих пиявок, приготовленных на всякий случай.

Он сдавленно пискнул, когда я приложила к его заду салфетку, смоченную скипидаром, чтобы хорошенько продезинфицировать место перед операцией, но Хиггинс сдержал слово и не дернулся.

– Мы добьемся отличного результата, – заверила я, беря в руку пару длинноносых щипцов. – Но если ты хочешь, чтобы он сохранился, то придется серьезно изменить рацион. Ты меня понял?

Он судорожно выдохнул, когда я взяла один из узлов и потянула на себя. Всего их было три, классическое расположение: на девять, два и пять часов. Они были вспухшие, как малина, и примерно такого же цвета.

– Ой! Д‑да, мэм.

– Овсянка, – твердо сказала я, беря щипцы в левую руку и не ослабляя при этом хватку, чтобы взять правой иглу с вдетой в нее шелковой нитью. – Каша каждое утро, без всяких отговорок. Ты заметил изменения к лучшему в пищеварении с тех пор, как миссис Баг начала кормить тебя кашей на завтрак?