Среди таких людей, кто работал и трудом зарабатывал свой хлеб, Уилл чувствовал себя комфортнее, чем рядом со своим братом или в привилегированном кругу его друзей-аристократов. Хотя он сам офицер определенного ранга и с определенными привилегиями. Люди вроде тех, что он видел сейчас, составляли команды его кораблей и день за днем трудились на судне. Они были костяком флота. Среди моряков давно ходило высказывание покойного адмирала Нельсона: «На корме выше честь, но на носу лучше люди». Не принижая роли своих товарищей-офицеров, Уилл всегда так считал.

Вернулся Робби с элем, и Уилл с удовольствием взял предложенную кружку. Он скользнул глазами по игрокам в кости, собравшимся вдоль бордюра, они ставили по одному пенни.

– Сыграете, молодой сэр? – приветливо предложил Хэм.

– Нет, спасибо, – покачал головой Уилл. – Не хочу мешать.

Флот научил его, что у богатого человека единственный способ порядочно играть с теми, кто беднее его, это проигрывать. И точно так же, как у лорда Баррингтона, Уилл не имел никакого желания растрачивать заработанные тяжким трудом деньги, даже по пенни за раз. Жизнь, особенно жизнь на флоте, достаточно рискованна и без того, чтобы испытывать судьбу в азартных играх.

Отвернувшись от компании молодых людей, Уилл допил пиво и медленно пошел между каретами. Приветствуя старых приятелей, Здоровяк Хэм неторопливо шагал впереди него, вскоре они вернулись к одинокому парню, к которому Хэм присматривался раньше.

Парень как парень, как любой другой в его возрасте, одет в старомодный редингот, а не в ливрею, как большинство вокруг. Худой, неуклюжий, явно в последней стадии мальчишества – парнишка, как назвал его Здоровяк Хэм, – слишком юный для мужчины, но слишком взрослый, чтобы привыкнуть к тяжелому труду и позднему времени.

И все-таки что-то тревожило ум Уилла, хотя он вряд ли понимал, что именно. Мальчишка, должно быть, местный, поскольку без ливреи, и взялся посторожить огромную красавицу-кобылу черной масти, пока ее хозяин развлекается.

Парень стоял к ним спиной и вытаскивал из седельной сумки попону, чтобы прикрыть лошадь, когда Здоровяк Хэм заговорил:

– Она у тебя красавица.

Парень чуть из кожи не выпрыгнул, когда у него за спиной замаячил великан, но сумел пробормотать «о да», опустил голову и прикоснулся к шапке в знак уважения к более высокому положению Здоровяка Хэма и его должности кучера, что легко было определить по буквам на его ливрее.

– Я Хэм, сокращенно от Хэмборн, – сказал он мальчишке. – Меня прозвали Здоровяк Хэм. – Он тряхнул мясистым кулаком в качестве приветствия.

– Мистер Хэмборн. – Парень снова уважительно поддернул шапку, пряча яркие глаза, и отступил в тень лошади, стесняясь их компании.

Волосы на затылке Уилла приподнялись.

Черт побери. Этого не может быть.

Нет. Отблеск чего-то знакомого в голубых глазах, должно быть, плод его разыгравшегося воображения.

– Хватит и Здоровяка Хэма, приятель. Вижу, ты присматриваешься к моей четверке, – ворчливо сказал Хэм. – С чего бы это?

Парень – если это действительно был парень, а не предприимчивый пугающий друг Уилла, – лишил Уилла возможности приглядеться поближе, нырнув под шею своей лошади.

– Они, по виду, первостатейной резвости.

– Эти серые принадлежат графу Сандерсону. Я сам растил их от первогодков и приучал к упряжи вместе с графом. – Голос Здоровяка Хэма был полон гордости за четверку. Но Хэм выказал великодушие и, окинув взглядом кобылу, обошел ее и опытными руками провел по ее холке. – Твоя тоже хороша.

– Чистокровная, – ответил предполагаемый мальчишка, его голос был окрашен гордостью наездника.