Такого ответа Фэнтон не ожидал.

«Судя по всему, – подумал он, – я действительно считаюсь умелым фехтовальщиком. Жаль только, что это совсем не так».

– Спасибо, Том, – поблагодарил он здоровяка. – Хотел бы я поверить твоим словам, но не могу.

Китти Софткавер теперь открыто разглядывала Фэнтона, не скрывая беспокойства: казалось, она понимала, что это вовсе не сэр Ник. Глаза ее лихорадочно бегали, как у сороки, схватившей блестящую безделушку.

– Но, сэр… – кротко произнесла Китти, с игривой улыбкой глядя на Фэнтона. – Вы говорите, мисс Пэмфлин вне подозрений – а как же я? Сами ведь слышали, что сказала эта карга: я никак не могла подсыпать отраву. – Ее голос перешел на интимный шепот. – Ну же, касатик… – Затем она добавила уже громко: – Неужто, по-вашему, я виновата?

Фэнтон смерил ее равнодушным взглядом:

– Это зависит от того, насколько хорошо видит мисс Пэмфлин и достаточно ли у тебя наглости. Предположим, однако, что вы все невиновны. Дайте-ка мне пройти.

Китти ощерилась, но Фэнтон даже не взглянул в ее сторону и направился к столу из полированного темного дерева. За несколько лет он выучил рукопись Джайлса чуть ли не наизусть, и стоило ему лишь подумать о нужном фрагменте, как слова, напоминавшие своим видом витиеватый орнамент, тут же всплыли перед глазами:

«9 мая, в понедельник, сэр Ник обнаружил в своем письменном столе бумажный сверток. Надпись на свертке, выполненная грамотно и аккуратно, гласила: „Мышьяк, смертельно опасный яд“, а под нею синими чернилами был нарисован какой-то знак. Сэр Ник, немало удивившись, тут же послал за мной. „Откуда это?“ – спросил он. Я ответил, что не имею чести знать. Тогда он спросил: „Как по-твоему, что это за знак?“ Я сказал ему, что это, вне всякого сомнения, знак с вывески, какие вешают над аптечными дверьми».

Фэнтон посмотрел на стол, который до этого видел лишь в своем воображении. Под крышкой был всего один выдвижной ящик. Фэнтон дернул его на себя.

А вот и сверток. Слегка измят, но видно, что лежит тут недавно. Три дюйма в ширину, из листа белой бумаги, сложенного в продольном направлении, со спрятанными вовнутрь концами. Довольно пухлый. Одного прикосновения достаточно, чтобы понять: внутри порошок.

Фэнтон взял сверток в руки и быстро развернул:

– Это мышьяк. Тот самый яд. Видели такой раньше?

Большой Том издал булькающий звук и помотал головой. Нэн Кертис на мгновение смолкла, мельком взглянула на содержимое свертка – из чистого любопытства – и снова принялась рыдать. Китти, которая стояла в тени огромного шкафа, еле слышно пробормотала что-то, но Фэнтон все же разобрал слова:

– Придержал бы ты язык, касатик. Что ты несешь?

– Расскажи-ка мне вот что, – обратился Фэнтон к Нэн Кертис, опасаясь, что та снова заголосит. – Откуда брали припасы, из которых готовили поссет для моей супруги? Они хранятся вместе с остальными, в общей кладовой?

Нэн Кертис задумалась, а потом всхлипнула:

– Нет, сэр, вовсе нет. Они хранятся по отдельности. Молоко, к примеру, берется свежайшее, из-под коровы.

– А вот это уже любопытно! – воскликнул Фэнтон. – Многое встало на свои места. Что скажешь, Джайлс? А, Джайлс?

Джайлса он окликнул потехи ради: тот стоял, опершись о шкаф, сбоку от Китти Софткавер, поэтому она не могла видеть устремленных на нее жадных глаз. Светло-рыжие волосы Джайлса и медные волосы Китти резко выделялись на фоне резного шкафа, сплошь украшенного головами сатиров. Джайлс Коллинз в эту минуту выглядел, надо сказать, куда похотливее любого сатира.

Однако его было не так-то просто застать врасплох.

– Да что тут скажешь, сэр, – откликнулся он почти незамедлительно. – Все ясно как день.