Бдительность Люиня ощутил на себе и Бассомпьер: едва закончив дела в Мадриде, он примчался к королю. Людовик ценил его как близкого друга своего отца, умного и храброго человека, прислушивался к его мнению, охотно смеялся его шуткам. Люинь изнывал, боясь, что обаятельный Бассомпьер, слывший образцом французского дворянина, займет его место при короле.

– Вы точно муж, опасающийся стать рогоносцем, который не позволяет честному человеку ухаживать за своей женой, – в сердцах сказал ему Бассомпьер, когда маневры Люиня стали уж слишком нарочитыми. Люинь зло взглянул на него, но ничего не сказал и ушел.

– Вы задели больное место, – негромко пояснил озадаченному Бассомпьеру оказавшийся рядом принц де Конде. – Пока наш коннетабль вел осаду короля, его молодая супруга, оставшаяся без надзора, наставила ему рога с герцогом де Шеврезом. Сии рога были столь величавы и ветвисты, что их не замечал лишь один их обладатель. По счастью, король поднес ему зеркало.

– Как, король сказал ему, что он рогат? – возмущенно вскричал Бассомпьер. – Ну, это уж просто черт знает что такое!

– По правде сказать, обладатель налобного украшения повел себя недостойно верноподданного, поскольку не принял слова короля на веру и потребовал объяснений у жены, – продолжал ерничать Конде. – Герцогиня же доказала, что правдивость, в отличие от стыдливости, входит в число ее добродетелей, и не стала запираться. Последовала довольно бурная сцена, однако коннетабль не потребовал у обидчика удовлетворения, поскольку рядом не было ни Бранта, ни Кадене, чтобы своими шпагами отстоять его честь. Поэтому они продолжают премило раскланиваться при встрече.

Бассомпьер громко сопел, играя желваками.

– Скажу вам откровенно, – Конде перешел на доверительный шепот, – прыткость господина де Шевреза многих раздосадовала. Было бы гораздо забавнее, если бы на его месте оказался сам король.

Бассомпьер его уже не слушал. Горя негодованием, он широкими шагами направился к палатке короля. С трудом дождавшись, пока Людовик останется один, подошел к нему и, весь клокоча, выпалил:

– Сир, мне сказали, что это вы вывели господина де Люиня из неведения по поводу измены его жены.

Людовик посмотрел на него удивленно.

– Так вот, – продолжал Бассомпьер, – это грех – ссорить таким образом мужа с женой!

По лицу короля пробежала тень. Видно было, что его обуревают смешанные чувства. В конце концов он жестко произнес:

– Бог меня простит, если на то будет Его воля.

Второго августа скончался старый канцлер дю Вэр, и Люинь вызвался временно исполнять его обязанности. «Ах, если бы можно было разделить время, – воскликнул Конде, – наш герцог был бы хорош в любой должности: канцлера в военное время и коннетабля – в мирное!»

Люинь предпочел пропустить это замечание мимо ушей, тем более что очень скоро ему представилась возможность проявить свои таланты полководца (в отсутствии которых никто не сомневался): королевские войска осадили Монтобан.

Анна Австрийская наконец вняла просьбам мужа и приехала к нему на войну. Она поселилась в аббатстве Муассак, отстоявшем на пять лье от замка Пикекос, где помещалась ставка короля. Из этого замка Людовик мог в подзорную трубу наблюдать позиции своих войск. Монтобан, возвышающийся над Тарном, был к тому же защищен тремя форпостами на обоих берегах реки, которые осадили Мэн, Шеврез и Люинь. Опытный Ледигьер сразу заметил, что кольцо вокруг города сомкнуть не удалось: с северо-востока он оказался неприкрытым, однако Люинь не счел нужным последовать его советам и послать туда людей.

В три часа дня Людовик верхом отправлялся в Муассак и через два часа уже был у жены. Они вместе ужинали и проводили ночь, после чего король в пять утра садился в седло и скакал обратно. Там он собирал военный совет, принимал донесения о ходе осады, Анна же тем временем, позавтракав, садилась в карету и ехала в Пикекос. После обеда она не спеша отправлялась восвояси, и у самых ворот аббатства ее нагонял супруг.