Кижу не повезло. Очередной зелёный сгусток ударил в грудь его коня и разорвал несчастный механизм на клочки. Киж вылетел из седла, перекувыркнулся в воздухе и рухнул в какую-то канаву. Лови, вражина! Я задержал дыхание и плавно надавил на спусковой крючок.

Бух! Выстрел получился неожиданно громким. Магический заряд, обернувшись вокруг «гвоздя», огненным метеором полетел в колдуна. Чтобы расписать стальной сердечник мелкими Знаками, мне потребовался целый час, зато и эффект получился выше всяких похвал. Эфирная оболочка расплескалась по щиту прусского мага, а «гвоздь» легко проник внутрь. И на огромной скорости вонзился в грузное тело.

Маг взмахнул руками, пошатнувшись в седле. С трудом удержавшись от падения, он схватился за луку седла и раскрыл рот в беззвучном крике. Его лицо побледнело, а на его мундире расплывалось тёмное пятно вокруг раны.

Эфирные потоки подле пруссака закружились в танце. И трёх секунд не прошло, как бледность ушла с лица колдуна, губы сжались, и он начал оглядываться в поисках обидчика. Да, слухи не врали – сильные и опытные Таланты способны излечивать сами себя.

Но я не спешил стрелять ещё раз. Пять. Четыре. Три. Два. Один. Получи за мою батарею, гад!

Прусский колдун вздрогнул всем телом. «Гвоздь» в его теле, подчиняясь крохотным Знакам, нагрелся добела и взорвался на капли раскалённого металла. Маг захлебнулся собственной кровью и рухнул на землю. Убитые им артиллеристы были отомщены. А в мои «часы» водопадом посыпался чёрный песок.

К сожалению, Фридрих успел скрыться за складкой холма. Кижа тоже видно не было, и я разочарованно махнул рукой. План закончить сражение и войну полетел в тартарары, и я вернулся к обороне батареи.

Следующие три часа я стрелял, стрелял и стрелял. В офицеров, унтеров и знаменосцев, чтобы сбить полкам Фридриха управляемость и моральный дух. Поднятые артиллеристы не отставали: лупили «пустым боем» по кому могли достать, заставляя пруссаков тратить на нас пули и ядра. Вот только урона они нанести не могли – мертвецам безразличны попадания и взрывы. Они стояли, смотрели пустыми глазами на противника и с какой-то страшной ненавистью наводили орудия. Расплачиваясь за свою смерть в сто крат.

– Вашбродь! Вас господин прапорщик зовёт.

Я дал «огнебою» отдых и подошёл к Саблину. Парень лежал на шинели, бледный и страшно несчастный.

– Константин Платонович, – слабо прошептал он мне, – прошу, передайте моим родителям, что я погиб как настоящий офицер. Отцу скажите, что я не струсил, чтобы он не сомневался.

Мне хотелось его взбодрить, отвлечь от тёмных мыслей. Я наклонился над ним и на секунду увидел – нет его смерти рядом. Проживёт семьдесят лет, станет полковником и спокойно уйдёт из жизни в окружении многочисленных внуков и правнуков.

– Отставить умирать, Саблин! Я не отдавал такого приказа.

Он удивлённо открыл глаза.

– Ч-что?

– Вы, Саблин, паникёр. Вам ещё жить да жить, а не переживать из-за царапины.

Прапорщик обиженно поджал губы.

– Я…

– Вы, именно вы. Лежите спокойно и перестаньте изображать барышню, порезавшую пальчик. Если вы под огнём противника смогли держать щит, то и с этим справитесь легко. Вы меня поняли?

– А-а-а, – он слабо улыбнулся, – вы шутите!

– Так же как и вы, когда строите из себя умирающего.

Он кивнул, разом потеряв несчастный вид.

– Вот, уже лучше.

Я похлопал его по руке и встал. Хотел вернуться на бруствер, но взгляд зацепился за вершину холма. Над редутами, занятыми пруссаками, поднималось тёмное облако эфира, похоже на огромный гриб. Кто-то могущественный творил страшное колдовство, не сулящее русским войскам ничего хорошего.