– Как? – переспросила Жанна. – Ну хотя бы поцеловать меня сейчас.

Я взял ее за плечи и поцеловал в обе щеки, а потом чмокнул в губы. Неловко, тушуясь, словно делал нечто такое, чего можно было стыдиться. Я и на самом деле жутко стыдился…

– Расстегни мне пуговицы на блузке, – сказала она, взяв меня за руку и подняв ее к своей шее.

Я неловко справился с верхней пуговицей, чувствуя, как в моей груди поднимается какая-то странная волна, жгучая и хмельная, и тут услышал голос бабушки:

– Катя! Ужинать…

Я заметил, как изменилась в лице Жанна. Она умела держать эмоции в узде, но сейчас это было выше ее сил.

– Не уходи!

– Не могу, я должен…

– Прошу тебя.

Казалось, эту минуту она ждала едва ли не всю жизнь… А я, напротив, вдруг почувствовал облегчение, словно снял с плеч груз огромной ответственности. Это было похоже на предательство, и тем не менее ноги уже вели меня к двери, в то время как глаза Жанны наполнялись слезами.

– Катерин, это нечестно.

Я все понимал и тем не менее уходил.

Бабушка уже ждала на кухне. Поначалу была сдержанна и деловита, ничто – ни в облике, ни в осанке, ни в выражении глаз, всегда таком красноречивом – не напоминало об эмоциональном взрыве, который сотряс ее всего несколько часов назад. Потом попыталась шутить, но я не отвечал на ее слова и сидел, тупо глядя в тарелку. Мы некоторое время молчали. Улыбка постепенно сползла с ее губ. Она побледнела, как бывало всегда, когда видела, что мне не по себе, потом подошла и мягко потрепала мой подбородок.

– Что-то не так, скажи?

Я знал, что лучше было бы сказать, но совсем не соображал, как это сделать, какие слова найти. Да и какие тут могут быть слова?

– Доверься мне, – сказала она, сев рядом.

И я доверился.

Мы выпивали по поводу моего семидесятилетия.

«Мы» – это мой сын Святослав с женой, дочь Гаянэ с мужем и сосед Тарас Теменюк, предложивший тост за появление старушки в моем доме. Я был уже в подпитии и в ответ наорал. Благо Вагифа с Натэлой не было. Натэлу этот тост наверняка бы потряс, а Вагиф мог бы и мордобой устроить. Они с Теменюком друг друга не выносят.

Без скандала, правда, не обошлось. Гаянэ именно в эту минуту вносила блюдо с долмой и от слов Тараса выронила супницу. Потом села на краешек стула, тут же оказалась на полу вслед за лакомством, составлявшим особую гордость ее кулинарии, и пошла рыдать, а ее муж и брат не нашли ничего лучше, как устроить ор.

Беременная дочь на полу – это было для меня чересчур, и перед моими глазами уже кружились черные мухи, предвещавшие гипертонический криз. Мы с Гаянэ острее других в семье переживали смерть Жанны, и не было даже единого мнения, отмечать ли мне круглую дату. Настояла именно она.

Дабы выпустить пар, я сказал Теменюку пойти вон. Это было, конечно, через край, и спустя минуту меня уже терзало, тем более что опасность криза миновала, а Тарас успел хлопнуть дверью. Это был недурной и безобидный человек, проработавший всю жизнь ветеринаром, но, боюсь, каждодневное общение со скотом повлияло на его душевные тонкости, хотя размолвка грозила мне дорого обойтись.

О себе я мог бы сказать словами Вооза Виктора Гюго:

Дети нынче нуждаются во мне все меньше, а если и нуждаются, то главным образом когда возникает потребность либо в деньгах, либо в протекции. Правда, есть еще внуки, но они достигли того возраста, когда уже не до дедушек. Что до Вагифа, забегает он теперь редко, и моей отрадой остается все тот же Теменюк.

Мы с ним увлекаемся шахматами, хотя играем, как два образцовых мухомора – просматриваем выигрыши, «зеваем» фигуры, не разрешаем перехаживать и дуемся друг на друга по всякой ерунде. Но главное, что нас объединяло – это прошлое. Оба мы остались в своем времени: на дух не принимаем многопартийность, свободные выборы и независимые СМИ, хотя справедливости ради должен признаться, что против рынка ничего не имеем ни я, ни он. Однажды в полемике с моим сыном (проиграв мне три партии подряд) Теменюк бросил, что посчитал бы за счастье выйти на Первомайскую демонстрацию с портретом Брежнева в руках. Когда Святослав ехидно полюбопытствовал, где бы он при этом поместил талон на 300 граммов вареной колбасы – на шее или на заду? – гордо ответил, что нет ничего более достойного для старика, чем защищать идеалы молодости. Жанна по такому делу даже зааплодировала.