И все же ее чувства ко мне значили куда меньше моих – к ней.

Тут-то, глядя в заооконную черноту, я осознала это противоречие. Прежде мне никогда не приходило в голову, как глубоко эгоистична преданность. Предполагалось, что по самой природе у меня не может быть ни эго, ни собственных нужд. Даже сейчас, хотя мне требовалось всего три часа сна, я покорно лежала на своей койке у постели Сидонии, только потому, что ей требовалось восемь, и она спала себе спокойно, зная, что я рядом.

Быть дьяболиком – значит не иметь никаких собственных интересов, кроме интересов хозяина.

И все же выходило, что у меня были эти самые собственные интересы. Как такое возможно, если я – ненастоящий человек? Чувство унижения и эгоизм не свойственны созданиям, подобным мне. Их просто не должно быть. Я заворочалась на своей койке. Наверное, лучше всего было бы выбросить все это из головы и просто слушать тихое дыхание Сидонии.

За дверью послышались шаги. Я насторожилась.

– Немезида, выйди ко мне.

Шепот был таким тихим, что Сидония не смогла бы его расслышать даже в бодрствующем состоянии. Я бесшумно соскользнула с койки, пересекла комнату и открыла дверь. Матриарх ждала, скрестив руки на груди.

– Пойдем.

Я беспрекословно последовала на ней.

Мы вошли в ее покои. Я еще никогда не бывала в кабинете матриарха и с удивлением рассматривала комнату, заставленную неуклюжими предметами. Зачем тут эта статуэтка обрюзгшего человека, грубо высеченная из камня? К чему матриарху подобная дрянь?

– Эта фигурка была сделана на Земле еще до появления первых земледельческих цивилизаций, – сказала матриарх, заметив мой взгляд. – Она бесценна.

– Неужели? Какая-то неумелая поделка. Скульптуры Донии куда лучше.

– У тебя действительно маловато понимания идеи ценности.

Она сняла крышку с железного ящика. Оттуда с жужжанием вылетел целый рой мелких, размером с ноготь, роботов. Пока я на них смотрела, они все как один выставили иглы.

– Сутера права, – продолжила матриарх, оглядывая меня. – Ты слишком крупна, чтобы сойти за человека. Нужно уменьшить объем твоих мускулов и обтесать кости, чем и займутся эти роботы.

Я покосилась на механизмы, вьющиеся вокруг, словно пчелы в саду. На их иглах отблескивал свет.

– Не многовато?

– Каждый введет препарат в определенную область твоего тела, чтобы инициировать процесс деструкции. Нам нужно тебя быстро уменьшить. Я сказала доктору Изарусу нан Эмпиреан, что роботы требуются моему мужу, поскольку он стал старомодно громоздким, и мне хочется придать его телу более привлекательные размеры. Доктор объяснил, что процедуру надо повторить несколько раз. Нам повезло, что у нас впереди целых три месяца. Они действительно необходимы. Теперь, каждую вторую ночь, после того как Сидония уснет, ты будешь являться ко мне на инъекции.

Я вздохнула. Не то чтобы мне было страшно, но сердце застучало быстрее. Адреналин.

– Наверное, будет больно.

– Точнее – мучительно больно. Я бы предложила тебе анестезию, но мы обе знаем, что это практически бессмысленно.

«Все ради Сидонии», – подумала я, разделась и раскинула руки, пообещав себе, что матриарх не услышит от меня ни единого стона.

– Начинайте.

Следующие несколько ночей мне снились целые тучи кусачих, безжалостно жалящих меня насекомых. Когда я просыпалась, руки были словно изжеваны и сведены судорогой, а лодыжки и бедра выглядели немного отекшими. Нелегко было скрыть мое недомогание от Донии. Я чувствовала себя опустошенной, а каждый раз, ходя в уборную, знала, что избавляюсь от молекул, бывших частью моих мускулов.

«Все это ради нее», – напоминала я себе, одергивая рукава, чтобы спрятать уродливые кровоподтеки на руках. Каждый шаг отдавался болью, кости были словно изрублены, но я старалась не подавать виду.