– Мой господин уверен, что о людях можно судить по их командиру и его сыну в твоем доме ничего не грозит.

Рамон почувствовал, как за спиной заерзал было Дагобер, собираясь встрять в разговор, бросил быстрый взгляд на оруженосца. Тот притих, вспомнив о приличиях.

– Мой господин понимает, – продолжал меж тем старик, – что не подобает торопиться, принимая решение. Если ты не против, мы придем завтра в это же время. И если ты согласишься оказать честь своим визитом, я провожу тебя в дом моего господина. Ты можешь взять с собой столько людей, сколько сочтешь нужным для того, чтобы чувствовать себя в безопасности на улицах города, но в дом войдешь один. Люди подождут во дворе.

– Хорошо, – кивнул рыцарь. – Завтра в это время я дам ответ.

Он поднялся, жестом остановил попытавшихся было встать гостей. Вернулся, положил на стол отобранный у девчонки нож.

– Полагаю, эта вещь принадлежит твоему господину.

Парень встрепенулся было, потянулся к ножу, замер, точно не зная, как себя вести. Старик с достоинством поклонился:

– Это семейная реликвия. Но взятое в бою по праву принадлежит победителю.

– Да какое там «в бою», – усмехнулся Рамон. – А то сам не понимаешь.

Старик тонко улыбнулся.

– Понимаю. Но я поступил бы против приличий, согласившись взять эту вещь. Принять ли ее обратно, может решить только мой господин. Я расскажу ему. Впрочем, ты сам можешь поговорить с ним об этом, если согласишься почтить своим посещением.

Рамон кивнул.

– Хорошо. Завтра в это же время я дам ответ.

– Похоже, ты уже решил, – сказал Дагобер, едва за гостями закрылась дверь.

Рамон кивнул.

Оруженосец собрал со стола, вернулся.

– Не ходи. Мало сегодняшней ночи?

Рыцарь подал плечами:

– Они оставят заложника.

– «Заложника», – передразнил Дагобер. – Ты уверен, что это действительно сын хозяина дома, а не какой-нибудь крестьянин, семье которого хорошо заплатили?

– Я видел его в доме.

– Он может быть дальним родичем, слугой… да кем угодно!

Рамон снова пожал плечами, не ответив.

– Ты им веришь, – сказал оруженосец. – Или делаешь вид, что веришь… Не могу понять: ты в самом деле такой прекраснодушный болван, каким кажешься?

Рамон подпер подбородок кулаком, смерил взглядом собеседника.

– Кажется, ты забываешься.

– Нет, я помню, – усмехнулся Дагобер. – Оруженосец должен служить господину… но в «служить» входит и «оберегать от опасных глупостей, которые тот намеревается совершить». Помню, и что ты, хоть и мой господин, на год младше и, похоже, не успел набраться ума.

– В таком случае, может быть, тебе поискать другого господина? Постарше и поумнее? – Рамон поднялся из-за стола, подошел ближе. Роста юноши были одного, и посмотреть сверху вниз не вышло, но было во взгляде что-то, отчего оруженосец шагнул назад. – Либо ты держишь язык за зубами, пока не спросят, и беспрекословно подчиняешься, либо отправляешься вон – и я не знаю, примет ли кто-то оруженосца, которого прежний господин прогнал с позором. Может, и примет, из уважения к твоему отцу.

– Ты не посмеешь!

– Посмею. Мне нужны люди, которые будут выполнять приказы, а не разводить по любому поводу споры, точно базарные бабы. Я могу спросить совета, но решать буду – сам. Ты понял меня?

– Да, господин.

Рамон кивнул, вернулся за стол.

– Зря вино унес, давай обратно. А потом ты, кажется, хотел сходить на рынок.

Оруженосец вернулся с вином.

– Рамон, – осторожно произнес он. – Позволь спросить…

– Твой отец научил, – хмыкнул тот.

Бертовин с людьми вернулся после обеда, привез добытую в окрестных лесах косулю и двух зайцев. Хорька он не нашел – в городе зверей не осталось, а в рыбачьем поселке, куда они заглянули, местные просто не поняли (или сделали вид, что не поняли), чего от них хотят чужеземцы. Правда, кошка им по дороге попалась – один из солдат щеголял располосованным лицом, хорошо хоть, глаза не задело. А наглая тварь улизнула, только ее и видели. Конечно, стрелой бы ее достали, но много ли проку в дохлой кошке?