– А ну-ка, ты, в дубленке – на место!

Котенко оглянулся на Давыдова, всем видом говоря: «Не дергайся, не отпущу, не дурак».

Ураганов загрустил совсем, и вместе со всеми стал сдавать документы. Деньги у него оказались во всех карманах – когда менты доставали их, Ураганов – Зощенко это видел – уже и сам удивлялся, откуда они все берутся и берутся. Удивлялись и менты. Зощенко при этом видел, что у молодых ментов глаза просто горят. Да и медсестра давала у стола круг за кругом. Это не понравилось Зощенко.

– Летчик, ты кольцо-то снимай… – вдруг сказал ему сержант.

– Чего вдруг? – спросил Зощенко.

– Положено… – отвечал сержант. – Некоторые умельцы кольцом себе вены вскрывают.

– Вот мне заняться больше нечем… – ответил Зощенко, еще думая, что все это не всерьез.

– Снимай-снимай… – сказал Давыдов. Вышло это у него с угрозой, и Зощенко, которого вся эта ситуация уже измотала, вдруг разозлился: какой-то сопляк ему, боевому офицеру, угрожает?!

– Слушай, сынок… – сказал Зощенко. – Я это кольцо в день свадьбы надел и с тех пор не снимал ни разу. И сейчас снимать не собираюсь.

– Ну-ну… – сказал Давыдов, улыбаясь. – Не снимешь?

От этого перехода на «ты» Зощенко вдруг рассвирепел.

– Не сниму! – ответил он, глядя на Давыдова исподлобья.

Давыдов вдруг мгновенно бросился к нему, схватил за руку и заломил.

– Ты чего, сука?! – простонал Зощенко.

– Товарищ капитан, запишите – оскорбление сотрудника при исполнении… – со смешком сказал Давыдов.

«Щас я тебя оскорблю!» – вдруг подумал Зощенко. Еще в курсантские времена их учили высвобождаться от этого захвата. Зощенко всей массой тела бросился вперед и Давыдов, не ожидавший этого, потерял его руку. Второй молодой мент заржал.

– Чего ржешь, Карташов?! – крикнул ему Давыдов так зло, что тот поперхнулся своим смехом и замолчал.

Зощенко, перевернувшись, встал. Давыдов смотрел на него нехорошо. Второй молодой мент, Карташов, отошел от стены. Котенко полез в стол и достал дубинку. Дед-водитель оставался у батареи. Уткина от своей двери смотрела на все это с горящим от возбуждения лицом, как на бой гладиаторов.

Ураганов вдруг крикнул:

– Гриша, да отдай ты им это кольцо, они же утром вернут!

Но никто уже и не предлагал снимать кольцо: с трех сторон Котенко, Давыдов и Карташов разом бросились на него, скрутили и придавили к полу.

– Марков! Марков! Снимай с него кольцо! – кричал Котенко. Дед нехотя подошел и стал стягивать кольцо с пальца. Зощенко пытался стряхнуть всю эту ораву с себя, но не получалось – тяжелые были менты.

Дед в конце концов стянул кольцо. Менты, пыхтя, слезли. Зощенко встал, отряхиваясь, и не глядя по сторонам.

– Так, этих – Котенко указал на Ураганова и Кутузова – в камеру, а этого – он указал на Зощенко – в карцер!

– Пошли, летчик-залетчик! – сказал Давыдов, толкая Зощенко в плечо.

Запирая за ним дверцу карцера, Давыдов вдруг сказал:

– А ты ничего! Хоть и в годах, а силен.

Зощенко от этого как-то мгновенно размяк.

– Был бы ты, сержант, один, да не при исполнении, фиг бы ты с меня кольцо снял… – сказал он с улыбкой, думая «Ну покувыркались, да и хрен с ним. Нормальные парни».

В карцере он попытался сесть сначала так, потом эдак, но ноги не вмещались никак, разве что если лежать, свернувшись даже не калачиком, а тугим рогаликом. «Вот ведь, – усмехаясь сам над собой и над всей этой ситуацией, подумал Зощенко. – Не помещаюсь»… В конце концов он как-то уселся, подогнув ноги, и постарался задремать.

Из «приемного покоя» слышались голоса – там заканчивали «оформление». История с Зощенко оказалась хорошим уроком – больше никто из задержанных прав не качал. Зощенко слышал, как гремят двери камер, слышал голоса. Задремать не получалось. Он открыл глаза и видел, как по коридору ходит Карташов, забрасывая в камеры синие, с тремя черными полосами в ногах, одеяла. «Ишь ты, армейские»… – удивился Зощенко. Из одной камеры кто-то жалостно просил его опустить, мол, жена дома одна с маленьким ребенком. «Ну так и сидел бы с ней дома, помогал!» – прокричал ему в ответ кто-то из «приемного покоя». Потом все утихло.