Дайана оделась, зажгла свечу. Бесшумно выскользнула из комнаты и, крадучись, пошла по Хокклоу…

Но далеко пройти беспрепятственно не удалось.

Рядом послышались шаги, мелькнул фонарь, скрытый стеклянным колпаком. Дайана метнулась в ответвление коридора, задула свечу и попыталась слиться со стеной, от души надеясь, что её никто не заметит.

Дайане повезло. Никто не свернул в её сторону, никто даже не обернулся. Зато она, всё выше вскидывая невидимую в темноте бровь, с удивлением смотрела на вереницу слуг, проходящую по центральному коридору. В руках у многих покоились блюда и сосуды.

Ноздри Дайаны шевельнулись, чуть сильнее втянули воздух. Пахло ягнёнком, жаренным в травах, печёными яблоками и вином. Что же это? Барон решил перекусить?

Судя по всему, слуги направлялись прямиком в главную залу. И, немного поразмыслив, Дайана решила повременить с ночными бдениями на башне. Дождалась, пока последний слуга не скроется вдалеке, и, найдя на стене в соседнем коридоре заветный, хрустнувший под её ладонью камешек, быстро открыла секретный ход. Вскоре она уже спешила по тайному коридору, придерживая в руке вновь зажжённую свечу.

Вот и то самое место. Крохотные, еле заметные глазки.

Дайана подступила вплотную, почти распластавшись по стене…

…И увидела стол, за котором сидели двое.

***

На секунду – какую-то совершенно дикую, безумную секунду! – Дайане показалось, что напротив барона, в самой дальней стороне крытого льняной скатертью стола, сидит принц Артуриан.

Но за первой секундой пошла вторая, третья, и Дайана напряжённо свела брови к переносице, не зная, что ей и думать. Ведь в Хокклоу, на её памяти, ещё никогда не бывало гостей…

Слуги расставляли кушанья – как всегда безмолвно, аккуратно и споро. Джеймс Ридделл не смотрел на них, лишь цедил вино из кубка: привычно непроницаемый, он был одет в простой чёрный дублет, поверх которого была накинута мантия, отороченная мехом чёрной лисицы. Изредка он поглядывал на некий предмет из серебристого металла, что лежал подле его правой руки на столе. К еде барон не притрагивался – в отличие от гостя, который ел с явным удовольствием и аппетитом.

Дайана прищурилась. Гость был совершенно седым, и его гладкие, безупречно уложенные волосы походили на серебряный шлем. Однако это никак не вязалось с лицом: гладким, моложавым и улыбчивым, что было самую толику тронуто загаром. На плечах лежал короткий плащ – весь в густо нашитых вороньих перьях, под ним виднелся бархатный, молочно-белый дублет. А подле резного стула, прислонённый так, чтобы можно было быстро достать, стоял посох – длинная, кривоватая ветка, на верху которой, среди растопыренных, как пальцы, сучков лежал удивительный камень: перламутровый и мягко сияющий.

– Итак, ты закончил? – холодно осведомился барон, когда тарелка гостя опустела.

Тот с преувеличенной тщательностью подтёр остатки соуса хлебным кусочком и улыбнулся. Блеснула полоска очень белых зубов.

– Закончил, милорд. Благодарю. Вы, как никто, умеете угощать усталых путников, – ответил гость, окидывая заинтересованным взглядом стройную, бледнолицую служанку, что тихо, как мышка, убирала объедки со стола.

Уголок рта барона дёрнулся в откровенной усмешке.

– Зря облизываешься.

– И вовсе не зря, – всё с той же улыбкой возразил гость, снова повернув к нему лицо. – Безупречное колдовство!

Барон хмыкнул и пожал плечами. Сделал рукой небрежно ленивый жест. И Дайана сдавленно ахнула.

Потому что лицо кроткой служанки смялось, как сминается под рукой тучной хозяйки сырое тесто. Черты перемешались, смазались, исчезли, и там, где раньше белело живое, пусть и малоподвижное лицо, не осталось ничего человеческого. Да и вообще ничего – лишь ровная, чуть мерцающая внутренним светом поверхность.