От удивления я икнула. Это что же — магия Разума? Но… а как же я?! Почему Эмирин отделила меня от остальных?!

Ректор между тем сошла с кафедры и медленно приближалась к нашей парте, не сводя с меня улыбающихся глаз…

Я встала, чтобы не чувствовать себя совсем уж глупо, и спросила, запинаясь:

— А… а я? Эт-то же… магия Разума? А почему в-вы меня не заколдовали?!

Эмирин засмеялась, остановившись в каком-то шаге от меня.

— Это магия Разума, Шани, ты права. Но дело не во мне, а в твоём амулете.

— В амулете?..

— Да. Понимаешь, Триш обожала эксперименты. И однажды она решила попробовать сделать амулет, защищающий от магии Разума.

Я вцепилась ногтями в парту, как утопающий — в плот.

— Ты ведь знаешь, что от магии Разума не существует защиты? Ей захотелось создать такую защиту. И спустя три года она её создала. Амулет, который висит у тебя на шее, блокирует мою магию Разума по отношению к тебе.

Я была не в силах отвечать. Просто вытаращила глаза и хлопала ими, как глупая кукла.

А Эмирин сделала шаг вперёд и взяла меня за руку.

— Не говори никому об этом, Шайна. Пожалуйста. И всегда прячь свой амулет под одежду. Это важно, понимаешь?

Я кивнула. Профессор Аррано понимающе улыбнулась, отпустила мою руку, отвернулась и пошла назад к кафедре.

— Постойте… — Я кашлянула, и она остановилась, обернулась. — Если это амулет Триш… как он попал к моей маме? Триш… знала её?

Несколько секунд Эмирин молчала. А потом ответила, тихо и как-то очень мягко:

— Я думаю, если Риш отдала твоей маме амулет, то да, она знала её.

— А вы? Вы — знали?

Ректор отвела взгляд.

— Нет, Шани. Я не знала твою маму. — Она прерывисто вздохнула и добавила: — Но я бы очень хотела её узнать.

Рональдин Аррано

У Дин всегда были проблемы с общением. Это странно и удивительно, ведь она нравилась всем без исключения из-за своего удивительного дара. Она унаследовала от родителей магию Разума, только в гораздо меньшем объёме — Рональдин могла воздействовать только на животных, — а на людей действовала её эмпатия. И если чужие эмоции Дин не чувствовала, стоило собеседнику надеть амулет против эмпатии, то от непроизвольной симпатии по отношению к ней нельзя было защититься даже амулетом.

Ей это не нравилось. Она чувствовала себя неловко и мучилась от осознания того, что никто из тех, кто рядом, не испытывает к ней искренних чувств.

Дин с самого детства всё казалось обманом. Она улыбалась и была милой, но ни с кем по-настоящему не могла сойтись. А с определённого возраста даже перестала пытаться делать это, полностью сосредоточившись только и исключительно на родителях, братьях и сёстрах. Братьев у Рональдин было трое, а сестёр — две. Она любила их, но ближе всего ей были родители. Именно поэтому она так злилась на Дрейка, разрушившего счастье её семьи.

Конечно, Дин понимала, что он не виноват, но не могла не злиться. За то, что разрушил, и за то, что относился к ней только как к маленькой девочке. Она долго страдала из-за этого в детстве, и даже — теперь было стыдно — ревновала Дрейка. К маме. Как та девушка, его студентка… Только вот Дин тогда была ребёнком, в отличие от неё. И, повзрослев, поняла, насколько глупа была эта ревность.

Было очень странно, и в то же время приятно, встретить вдруг Шайну. Эта угрюмая девушка с удивительной улыбкой, казавшаяся одновременно и сильной, и ранимой, понравилась Дин сразу. В первый день Шайна была настолько сосредоточена на себе, что совершенно не замечала воздействие эмпатии Рональдин, а потом… Потом Дин вдруг поняла — ей интересна эта девушка, названная именем погибшей сестры. Странное совпадение… а может, своеобразный «привет» из прошлого? Дин не знала, а спрашивать маму не хотела. Она до сих пор помнила слова отца, сказанные очень давно Аравейну, главному придворному магу. Рональдин не должна была услышать эти слова, но она услышала… и запомнила.