...тихо приподнялась над полом, выплыла в открытое окно...

...и медленно поплыла над Ленинградом шестидесятых годов...

...мимо неприятно удивленного старого В.В., который сидел, поджав под себя ноги, на диване спального вагона «Красной стрелы», курил и недовольно поглядывал со СВОЕГО ОБЛАКА на плывущую по небу кровать с Фирочкой Лифшиц и Серегой Самошниковым...

Кроме всего, В.В. что-то раздраженно кричал вниз Ангелу!..

Стараясь преодолеть шум колес и несущегося поезда, В.В. неприязненно и достаточно громко говорил Ангелу:

– Что за советско-цензурные штуки?! Зачем вы вырезали самую что ни есть завлекуху?! Самый, можно сказать, жгучий эпизод в этой своей баечке! Вы же так драматургически грамотно подвели меня к нему... Я имею в виду «поминутный отсчет». Прием не новый, но безотказный. И вдруг – на тебе!.. Ждешь бури страстей, развития событий, взрыва чувств, а получаешь – пшик! Какой-то ханжеский театр у микрофона...

– А вы хотели бы подробную реалистическую картинку запоздалого акта дефлорации бедной еврейской девочки во всех натуралистических деталях? – насмешливо проговорил Ангел. – Или вы просто забыли, как это делается?

– Нет, кое-что я еще помню, – сказал В.В. – Конечно, обидеть пожилого художника может каждый, а вот удовлетворить его искренний и законный интерес к повествованию – удается не всякому.

– Купите в секс-шопе кассетку, вставьте ее в видик и удовлетворяйтесь на здоровье. А меня от этого – увольте! – резковато ответил Ангел.

– Не хамите, Ангел, – укоризненно заметил В.В. – Вы же понимаете, что я не об этом говорю.

– Тогда какие подробности вам еще нужны? Пятнышки крови на чистой простыне? Как в деревне?.. – возмутился Ангел. – И вообще, вы не могли бы прекратить курить?

– Вы попираете элементарные человеческие права.

– О вас забочусь!

– Обо мне заботиться поздновато. Думайте о себе, – спокойно сказал В.В. и глубоко затянулся.

– О себе-то – запросто! – сказал Ангел...

...и провел по воздуху рукой, будто бы разделяя вагонное купе на две половины.

И произошло чудо: дым от сигареты В.В. словно наткнулся на невидимую стену, перегораживающую купе.

В.В. попытался потрогать эту «границу», но рука его беспрепятственно прошла на «ангельскую половину», а сигаретный дым весь оставался на «половине» В.В...

– М-да... – задумчиво протянул В.В. – Шоу-бизнес по вас просто рыдает горючими слезами. Кстати, что вы там о деревне блекотали? Откуда вы-то знаете – что в деревне, как в деревне?..

– Популярно объясняю: у меня сейчас на попечении один сельский приход в Ленинградской области – там я всего насмотрелся. Поэтому меня уже тошнит от любого натурализма! Я же вам не харт-порно показываю. Я предъявляю трехмерное изображение в реальной, природной цветовой гамме, со стереофоническим звучанием, которое вам не обеспечит никакая хваленая система «долби»... С запахами, наконец! С полным эффектом вашего непосредственного присутствия в Повествуемом Месте, Времени и Пространстве, а вы еще...

На нервной почве Ангел даже воспарил над собственной постелью, примерно на полметра!..

Повисел в воздухе секунд десять, слегка успокоился и плавно опустился на одеяло.

– Ладно, Ангел... Не сердитесь. Простите меня, – виновато пробормотал В.В. – Так что там было дальше?..

Была паршивая ленинградская осень...

В скверике на площади Искусств, между Русским музеем и Фирочкиным домом на улице Ракова, стоя в ворохе опавших листьев, тесно прижались друг к другу грустные Фирочка и Серега.

– Представляю себе, что там сейчас происходит... – тихо произносит Серега, показывая подбородком на подворотню Фирочкиного дома, и еще крепче прижимает ее к себе, заслоняя от холодного осеннего ветра.