– А как я Вас назвал? – не врубился я что-то.

– Товарищ майор, ты его назвал. – Грустно напомнила сестра.

Стало неудобно перед Батлером, даже подумал, как бы его в следующий раз ненароком дядей Колей не приколоть.

Проводить нас до гостиницы вызвался Ерёмин. Всю дорогу он то упрашивал нас научить его драться так же как мы, потому что уже слышал и о моей схватке с Трофимом, то рассказывал о своей мечте стать вахмистром заместа Шемякина, потому что тот хочет стать офицером и выслужить себе дворянство. А то начинал расписывать, как славно учат в местной чародейской школе, и что он, когда выйдет в сержанты, непременно женится на какой-нибудь ворожее, ну, так, чтобы по хозяйству чего полезного умела.

Иногда он начинал рассказывать про то, какой правильный командир Горбунов, и что когда Латышев в статскую службу выйдет, то надобно чтоб непременно Горбунова на его место и поставили. В такие моменты его напарник, которого, кстати, звали Устином (совсем как удава из детской сказки про таинственного гиппопотама), громко соглашался с ним и заверял, что мы ещё увидим, как он в генералы выйдет. Он, конечно же, имел ввиду при этом дядю Колю, а не себя. Хотя, на мой вопрос не видит ли Устин и себя генералом, ничуть не смутившись, ответил: «А хтош ни хочит в гиниралы? Токма шо он!» и ткнул пальцем в Ерёмина. Судя по тому, как они оба расхохотались, вопрос этот не раз уже обсуждался в узком кругу ограниченных лиц.

Пользуясь случаем, я снова попытался выяснить для себя причину крутого поворота в судьбе Горбунова. Ерёмин с Устином наперебой повествовали, про то, как доблестный дядя Коля, выявив затесавшегося в захребетные князья вражину, шпионившего в пользу Филарета, не чинясь, срубил ему башку. «А оно-то вишь как, бригадиры-то князьям головы самоуправно рубить не моги, токмо гиниралам дозволяется!». «Князья-то взбунтовались, дескать, эдак-ту скоро и майоры с капитанами головы самочинно рубить зачнут. А гиниралы такой укорот им дали, что ежели кто шпиён супостатный, тому не то что поручик, а и ефрейтор пущщай без требуналу манифест выдаст!» «А государь-то наш, Тагир-то Борисыч, за самоволие такое осирчал на него люто, и вофси уж в самые солдаты хател, да токма гиниралы его упросили. Царь-то батюшка он ведь у нас хоть и крут, а всё ж отходчив, как ни крути не простой князь, а лазутчик, стало быть, правильно казнил. На том они с министрами и порешили, чтоб посерёдке, значится, ни князьям, ни гиниралам. Так вот, стало быть, значится, и стал Николай-то Михалыч из бригадиров прям в поручики».

Пипец какой-то! История мутная до невозможности. Кого не спроси, каждый свою версию озвучивает. Одно понятно, дядя Коля кого-то не того мочканул. Хотя, может, и того, но не вовремя. А с другой стороны, если он уж совсем бы всё не правильно сделал, то не был бы сейчас старшим майором. Хрен бы ему дали снова из лейтенантов, считай в подполковники выбиться. Ладно, война план покажет, а время имеет способность всех по местам расставлять, вот тогда и увидим, кто из ху.

Однако, приехали. Мы распрощались с обоими нашими провожатыми, но Ерёмин, сославшись на мучительную жажду в пересохшем горле, пошёл с нами. Устин напутствовал его словами: «Смотри не засиживайся!»

Я посмотрел на небо и попробовал по примеру Акимыча по его цвету определить время. По форме и скорости движения облаков, я заключил, что три уже было, а шести ещё нет. Когда мы вошли в фойе, оказалось, что и Лерку мучал тот же вопрос, но она его задала Аннушке, обретавшейся на рецепшене. Та практически сразу выдала: