– Потому что я ему сказала, что на таблетках.

Прохожу на кухню, наливаю стакан воды и залпом его осушаю, игнорируя, как по подбородку стекают тонкие струйки.

Все мысли находятся в беспорядке. Кажется, если меня кто-то тряхнет, то все эти своры ненужных мыслей высыплются на ковер.

– Я не понимаю, почему бы ему не сказать правду?

Линка заходит следом и складывает руки на груди. Эта поза свидетельствует о ее крайней степени возмущения.

– Потому что это мои дети, и так останется впредь. И это не обсуждается, Лин.

Сестра надувает губы.

Я слышу, как Павлушка хныкает в комнате, и срываюсь с места.

– А я считаю, детям нужен отец, – недовольно пыхтит сестра, когда я проношусь мимо.

– Вот будут твои – будешь решать, – парирую я.

Захожу в комнату, погруженную в полумрак, и не сдерживаю улыбки.

Мои мальчишки мирно посапывают в кроватках, которые стоят по обе стороны от моей полуторки. Павлушка прижимает к себе силиконовую лопатку, и при виде этой картины я фыркаю. Вот же повар! Мишаня, как истинный мужичок, сжимает в объятиях надувной молоток.

Закусываю костяшку пальца, чтобы не рассмеяться в голос. Смотрю на двух крошек, которые стали важнее жизни, и сердце наполняется нежностью. Сажусь возле кровати Павлика и сжимаю его крохотный кулачок.

– Нет, малыши, я не готова про вас рассказывать, – шепчу в тишину комнаты.

***

Вечером сидим в гостиной и все еще дуемся друг на друга. Линка с кем-то переписывается в телефоне, я же слежу за малышами, которые решили опробовать новые трюки из мультфильма и теперь по очереди пытаются влезть на спинку дивана.

Я только и успеваю подставлять то руку, то ногу, чтобы уберечь их от падения. Быть мамой двойни сложно, потому что ответственность, которая на тебе, кратна двум. И нет, они не делают жизнь проще, потому как могут занять друг друга. По крайней мере, сейчас этого не происходит. И если кто-то из них болеет, то второй, как правило, цепляет заразу на следующий день. Благо за все девять месяцев они болели два раза. И то там был простой насморк.

Но мы с Линкой прокляли все на свете, пока пытались промыть эти два крохотных носика. Я сама готова была переболеть, только бы мои бесята не страдали.

– У тебя телефон жужжит уже полчаса, – недовольно пыхтит сестра, выдергивая меня из воспоминаний.

Незнакомый номер, и от этого внутри все замирает. А вдруг это?..

– Ну, ты ответишь или подождешь, пока твой многострадальный телефон грохнется на пол и окончательно падет смертью храбрых?

Я фыркаю от этого замечания. Не могу держать лицо, когда Линка вот так бурчит. Сестра тоже усмехается, но пытается быстро взять себя в руки.

Подхватываю телефон и отвечаю. Подбираюсь на диване в надежде, что услышу низковатый хриплый голос.

– Елена, – меня с грохотом спускает с небес на землю женский голос, – это Елизавета Михайловна.

– Слушаю, – сдерживаю разочарованный вздох.

– Завтра мы ждем вас утром. Приедьте к девяти, будьте так любезны.

От ее тона скулы сводит, и я передергиваюсь.

– Нам нужно будет на работу. Никаких опозданий.

От ее «нам» непроизвольно кривлюсь. Прекрасно понимаю, о ком идет речь. Но стараюсь не заострять на этом внимания, потому что меня это не касается. К черту!

Рома мне никто. Только вот глупому сердцу это не объяснишь. Стоило его увидеть снова, как все воспоминания расцвели с новой силой. И тело снова потянулось к нему, как тогда в клубе.

– Хорошо, я поняла вас, Елизавета Михайловна.

Не прощаясь, она прерывает звонок. А мне становится весело оттого, что некоторые, почуяв власть даже над одним человеком, начинают строить из себя биг боссов и стараться принизить другого.