Аверин умолк, они как раз подошли к траттории. Их компанию разместили за массивным деревянным столом. Официант принял заказ, и тут Клим спросил у Кати уже вполне серьезно:

— Какие у нас проблемы с обедами? Разве кухонной зоны недостаточно?

— Не все носят с собой из дому судочки, — объяснила Катя, они совершенно случайно оказались за столом рядом. — В здании этажом выше есть ресторан, но там дорого, даже их бизнес-ланчи не всем по карману. Из близлежащих кафе есть несколько недорогих, но они не справляются с таким наплывом посетителей, а у нас не всегда есть время по сорок минут ждать заказ. Было бы замечательно, если бы компания подписала контракт на доставку готовой еды, чтобы каждый мог заранее выбрать себе блюда.

— А почему ты сама не напишешь?

— Так Чистяков сто раз об этом говорил. Но, видать, яркая помада для руководства представляет большую опасность, чем голодные сотрудники.

Клим выгнул бровь, но отвечать не стал, зато в разговор встряла Аня:

— Вы слышали эти слухи, что будто бы будут увольнять всех, у кого есть дети?

Катя невольно вздрогнула, и это не укрылось от Клима. Она уткнулась в коктейль, чтобы не выдать Чистякова, поделившегося с ней тайной, которая, по-видимому, тайной уже давно ни для кого не являлась.

— Как это? — не понял Сергей. — Так нет такого закона.

— Закона нет, а Любка Стрельникова и Оля Друбина уже написали заявления. Зимина, вроде, следующая.

— Зимина? — взвилась Катя. — Они хотят уволить Наташу? И Чистяков позволил?

Наташа Зимина была финансистом от Бога. Чистяков лично привел ее в свой департамент, как и Катю. И если он не смог отстоять ее, то Катя вылетит еще быстрее, как только в отдел кадров поступят сведения об усыновлении.

— Чистяков орал так, что было слышно у производственников. Говорили, он сам написал заявление, — сказал Степа, складывая себе на тарелку сразу половину пиццы. Кате уже ничего не хотелось. — Не знаю, отстоит Зимину или нет.

— Странный он, этот наш новый рабовладелец, — задумчиво произнесла Надя. У нее все руководители были как не рабовладельцами, так работорговцами. Даже Катерина. — Почти у всех есть дети. Разве можно так оценивать работу человека?

— Так он чайлдфри, — лениво потягивая пиво, сказал Сергей, — у них это что-то типа идеологии. Дети личинки и все такое.

— Это чайлдхейт так считают, — заспорила Аня, — а чайлдфри сознательно выбирают жизнь без детей.

— Так пусть и выбирают, нам зачем ее портить? — проворчал Степа.

— А ты тут каким боком? — спросила Надя. — У тебя ни жены, ни детей, чем они тебе жизнь портят?

— Вот придет вместо Наташки что-то типа Ленки-дуры, посмотрим, как ты запоешь. Значит, Ленку выгнать нельзя, потому что она любовница Осадчего. Чистяков все локти изгрыз, а уволить ее не может. Зато Натали, которая и за нее, и за себя работу делает, они увольняют! Зашибись! Да я по полдня одну цифру жду, если Зиминой на работе нет.

— Почему ее не бывает на работе? — спросил Клим.

— У нее ребенок больной, — ответила вместо Степки Аня, — она одна, без мужа. Но Зимина всегда на удаленке, если отпрашивается. И потом до ночи в офисе сидеть может. Степа прав, с нее намного больше толку, чем с бездетной Ленки.

— А ты чего молчишь? — повернулся Клим к Кате. Ее уже всю трясло, и она не удержалась:

— Потому что я их ненавижу, этих чайлдфри. Вот просто ненавижу и все.

— Мне кажется, — Клим говорил, медленно растягивая слова, — это право владельца — устанавливать в собственной компании свои порядки.

— Я и не спорю, пусть устанавливают, — мотнула головой Катя, — но посмотрим тогда, с чем они по итогу останутся, когда толковых сотрудников разгонят. Точнее, с кем.