Однажды он в общих чертах заговорил о джихаде в Афганистане и в Чечне, в то время самом громком деле джихада. Исламистские повстанцы сражались с силами российской армии. Мы были едины в том, что повстанцев надо поддержать молитвой, деньгами или даже отправившись воевать.

– Грешно нам хотя бы деньги не собрать, – произнес как-то раз Муссауи своим тихим голосом с французским акцентом, когда мы сидели по-турецки на полу.

Начиналась эпоха онлайн-видео, и на сайтах мы часто смотрели дергающиеся, размытые ролики, прославлявшие борьбу чеченцев: засады на российских военных, но чаще всего жестокие нарушения русскими прав мирных чеченцев в Грозном. Муссауи глядел на экран, глаза его блестели, и он качал головой.

– Русские кафиры [неверные], – пробормотал он однажды. – Я бы с радостью погиб в Грозном, если бы смог забрать с собой их взвод.

Но он никогда не говорил нам, что уже бывал в Чечне[21] и, используя знание информационных технологий, помогал повстанцам рассказать миру о своем деле. Также он помогал вербовать за рубежом наемников для участия в чеченской войне. И он не сказал нам, что весной 1998 года проходил обучение в одном из лагерей «Аль-Каиды»[22] в Афганистане. Пока другие о джихаде говорили, Муссауи уже вел его.

В октябре 1999 года русские начали наступательную операцию на Грозный. Телевизионные трансляции и опубликованные в Интернете видеоролики показывали подлинный ужас этой кампании выжженной земли и десятки тысяч мирных жителей, вынужденных покидать свои дома.

В маленьком салафитском кружке в Брикстоне, за тысячи миль от места событий, мы не могли сдержать гнева. Солнечным осенним утром разъяренные вышли из мечети Брикстона, поскольку проповедники ни разу не призвали к молитвам, не говоря уже о действиях в поддержку чеченского сопротивления. Мы считали чеченцев героями за сражение с численно превосходящими силами регулярной армии. И знали, что на российский Кавказ пробрались сотни иностранных бойцов, в том числе выпускники Даммаджа.

– Видите, – сказал я Муссауи и остальным, – наши верхи в очередной раз нас предали, безропотно позволяя атеистам убивать и калечить единоверцев. Наши проповедники боятся арестов, им так комфортно в Лондоне.

Мы устроили перед мечетью пикеты, призывая жертвовать деньги и поддержать чеченское сопротивление.

21 октября на рынок в Грозном обрушились российские ракеты[23], погибли женщины и дети. Я сразу вспомнил обстрел сербами рынка в Сараеве в 1995 году, унесший жизни десятков мусульман. Телерепортажи угнетали и вызывали ярость, и мы с удвоенным рвением принялись стыдить руководство мечети, заставляя его признать страдания чеченцев. Иногда мы выплескивали гнев, отправляясь в соседнюю нигерийскую мечеть, открыто поддерживавшую джихад в Чечне.

Осенью 1999 года поведение Муссауи изменилось. Задумчивость сменил гнев. Он стал ходить в мечеть Брикстона в полевой форме и начал посещать более радикальную мечеть Финсбери-Парк в Северном Лондоне. Среди тех, кто ходил вместе с ним, был высокий ямаец Ричард Рид, с длинным худым лицом, жидкой бородкой и неопрятными кудрями, стянутыми в хвост. В другую эпоху он мог быть хиппи. Рид был мусульманином и мелким жуликом.

Было ясно, что Рид от Муссауи в восторге. Он прилепился к нашей группе, но говорил мало и казался одиноким. Я потерял обоих из виду в конце 1999 года и практически о них не вспоминал, в особенности о Риде, производившем впечатление слабого и неуравновешенного. Поговаривали, что они отправились в Афганистан, и я спрашивал себя, не проходят ли они подготовку в учебных лагерях «Аль-Каиды». Но меня поразило, когда два года спустя их лица и фамилии замелькали по телевидению и в газетах.