И в этот момент, словно в подтверждение генеральских опасений, на противоположном берегу, хрипло прокашлявшись, пронзает утреннюю идиллию пионерский горн, и сквозь туман из репродуктора льется на всю округу бодрая песня:

          По улице шагает веселое звено,
          Никто кругом не знает, куда идет оно.
          Друзья шагают в ногу, никто не отстает,
          И песни всю дорогу тот, кто с нами, тот поет…

– Ну вот, – вздыхает Кубин, – пионеры проснулись. Теперь вся рыба разбежится.

Прихватив из лодки удилища, Кубин с Олейниковым идут к огромному, вкрученному узлами в землю корневищу кедра.

– Лезь туда! – показывает рукой генерал вглубь лабиринта корней. – Там у меня тайничок маленький устроен.

Олейников ныряет под корневище.

– Обычно до лета пионеров не бывает, – ворчит ему вслед Кубин.

– Так сегодня день рождения Ленина. Может, слет у них, а может, их там и нет, а завхоз просто громкоговорители проверяет – готовится к сезону, – отзывается из темноты Олейников и вылезает наружу, держа в руках небольшую железную коробку. – Это?

– Оно! – кивает Кубин.

Генерал открывает коробку и, покопавшись среди разных блесен и крючков, выбирает самый большой.

– Вот этот на сома в самый раз! Цепляй! – говорит он Олейникову.

Наблюдая, как Олейников прилаживает крючок к леске, Кубин закуривает папиросу, обходит Олейникова с другой стороны, присаживается на корягу, потом встает, снова садится и, наконец решившись, говорит:

– Я вчера шифровку получил… из нашей резидентуры в США. Хотел тебе сказать вот что…

– Что, товарищ генерал? – поворачивается к нему Олейников.

– Понимаешь, какое дело, Петр Алексеевич… – мнется Кубин. – Дело в том, что твой отец… жив.

Олейников замирает в недоумении.

– Он же погиб в восемнадцатом… – тихо произносит он. – Разбился на аэроплане…

– Не разбился он тогда, Петруша, – обнимает его за плечи Кубин. – Эмигрировал. Вместе с Сикорским. Сейчас живет и работает в Калифорнии, ведущий авиаинженер…

Радостная улыбка озаряет лицо Олейникова.

– Это, конечно, для тебя весть добрая, – говорит генерал. – И дай бог ему здоровья и долгих лет жизни. Но…

– Что «но»?

– Но ты же понимаешь, я обязан доложить наверх…

Олейников задумывается.

– Значит, мое задание отменяется? – спрашивает он. – Теперь вы мне не доверяете?

– Я лично, Петр, тебе верю. Но будет назначена дополнительная проверка. А времени у нас нет, американцы на два шага уже впереди.

– Так что делать-то?..

Генерал берет удилище из рук Олейникова, подвешивает к леске тяжелое грузило, довязывает крючок и, насадив наживку, закидывает в воду.

– Я вот что решил, – говорит он. – Полетишь сегодня ночью. А я скажу, что шифровку получил уже после твоего отлета.

– Но тогда могут вас обвинить, что…

– А вот это уже не важно! – перебивает Олейникова Кубин. – Мне дело важнее…

* * *

«Да… давно это было, а как вчера… – думал Олейников, залезая под корневище. – Генерала уж нет, а кедр – вот он, еще цепляется за берег». Покопавшись под корнями, Олейников извлек на белый свет знакомую железную коробку и открыл ее. Среди крючков и блесен лежал прямоугольной формы контейнер, завернутый в промасленную бумагу и запечатанный сургучом. Осторожно обстучав печатку, Олейников вскрыл контейнер – в его руки выпали кассета с фотопленкой и блокнот!

* * *

Выйдя на улицу из душных коридоров Лубянки, Зорин понял, что чертовски устал за эти дни. Все не радовало его, все вокруг казалось серым, и даже обычно мужественный лик стоявшего на постаменте железного Феликса смотрелся как-то уныло, безнадежно. С безразличием глянув на по-весеннему веселое вечернее солнышко, Зорин зашагал по площади и даже не заметил, как со стоящей у «Детского мира» скамейки, отложив газету, поднялся какой-то человек и скользнул за ним в метро.