Я поглядывал на него время от времени. Коротко остриженная голова, вытянутое лошадиное лицо, узкий, изрезанный морщинами и покрасневший от постоянных возлияний лобик. Глаза большие; на веках, под глазами, у наружных уголков глаз сеть бесчисленных мелких морщинок. Не лицо, а сплошные морщины. Они служили начотдела средством выражения таившихся в нем эмоций и мыслей. Становились то мельче, то глубже, расстояние между ними то расширялось, то сужалось. Его мимика была красноречивее всяких слов. Этот тип напоминал мне пронырливого краснорожего моллюска. Глядя на него, я чувствовал себя все хуже. Он был мне физически противен. Чуть не до тошноты.

– Что-то ты вроде как не в себе, а? Ходишь один, как белая ворона…

«Так вот он о чем», – подумал я и, отведя глаза, уперся взглядом в декоративную фанерную перегородку, богато украшенную масляными пятнами.

– Все за тебя переживают.

«По какому поводу, интересно?» Я не испытывал к нему ничего, кроме неприязни.

– Все к тебе по-доброму… Так что ты нос особо не задирай. У нас коллектив. Мы все кореша. Всё по-душевному. Так ведь? Или я неправильно говорю?

Такие вот резоны – ни «да», ни «нет» не скажешь.

– Если у тебя что-то не так, я всегда чего-нибудь присоветую. Ну что? С бабой что не так? Или денег нет?

У таких типов других мыслей не бывает. На другое фантазии не хватает.

– Вроде всё в порядке. Просто у меня характер такой – неразговорчивый, – сказал я.

– Так не пойдет, Исикава-кун. Ты с людьми живешь, а раз так, значит, и в начальство тебе захочется, и семьи, и подчиненных…

Вот уж о чем я не думал!

– Еще все говорят, что ты в зеркало смотреть не любишь. Так?

Кто говорит? Выходит, все знают? Я непроизвольно избегал зеркал, и они, наверное, заметили.

– Может, у тебя с нервами что?

– Да ничего такого.

– Тогда слушай сюда. Начальника вашего участка переводят в Кансай[14]. Я думаю рекомендовать тебя на его место, – чванился начотдела.

– Вот как? – только и ответил я.

Удивлению начотдела не было предела. Он, верно, думал, что каждый, кто услышит такие слова, должен подпрыгнуть от радости и завилять хвостом, хотя ему заранее было известно, как я могу отнестись к его предложению. Он просто хотел посмотреть на мою реакцию на предложенную вкусную приманку. Его цель – поймать жертву, систематизировать ее, наклеить ярлык и на этом успокоиться. У таких личностей начинает рушиться вся система ценностей, когда они оказываются рядом с людьми, которым нет дела до выпивки, женщин, денег и карьеры. И их тут же охватывает тревога.

– Вот, значит, какое дело… Поэтому я должен разобраться как следует, что ты за тип. Правильно? Я ж твой начальник. Ты чего не пьешь? Пей! – распорядился начотдела.

Вообще-то у начальника нет оснований заставлять подчиненного пить. Ведь человек выпивает для удовольствия, но начальник имел на это свой взгляд: должно быть по-моему, и точка.

Начотдела словно прочитал мои мысли.

– Нет, парень, так не пойдет, – гнул он свою линию. Вместо «Исикавы-кун» я стал просто «парень». – Ты вообще о чем думаешь? Не хочешь по-людски жить? Отгородиться от всех собрался? Понты будешь разводить? Уж меня-то на это не купишь.

Начотдела понес околесицу. Что значит «по-людски»? Пить каждый день, мучиться похмельем и похабные истории друг другу рассказывать?

Он закурил и выпустил дым мне в лицо.

– Это все по молодости. Зелен ты еще, парень. Вашего брата хлебом не корми, дай только поболтать, порассуждать красиво… А вот я могу тебя одним словом без зарплаты оставить. Что тогда делать будешь?

Я перестал его слушать. Молча разглядывал гитару, висевшую тут же, на расстоянии вытянутой руки, посматривал на входную дверь. И думал, как бы поскорее вернуться домой и погреться у котацу вместе с Рёко, обняв ее за плечи.