Но на исходе четвертой недели вынужденного заточения… а об этом Андрей узнал от погрустневшей подружки едва ли не раньше всех остальных, заведующая отделением приняла решение об окончании периода стационарного лечения.

Совпало, или в этом был некий, неведомый Андрею, смысл, но факт этот остался неизвестен его «опекунам».

Ни до господина Рогожина, ни, тем более, Кацмана, который, впрочем, вовсе не баловал пациента своими посещениями, эта новость не дошла по той причине, что оба они еще за три дня до этого убыли в некую, но, по словам Вячеслава Михайловича, совершенно необходимую, заграничную командировку.

Говоря по совести, это сообщение Андрея не огорчило. Он молча выслушал преувеличенно заботливое наставление вальяжного продюсера, пожал плечами и с облегчением перевел дух, когда за тем закрылась дверь палаты.

– Скатертью дорога. А еще лучше, чтобы и соглядатая своего забрали… – негромко пробурчал Андрей, слушая, как поскрипывает стул под тяжелым телом.

Хотя телохранитель вел себя абсолютно корректно и вовсе не докучал своим присутствием, но Андрей никак не мог побороть в себе некое предубеждение.

Неделя перед выпиской стала сущим испытанием. Десятки процедур, анализов, обследований, и просто внешне свободных бесед с на редкость доброжелательными, умеющими слушать ничуть не хуже особиста, и профессионально внимательными собеседниками в белых халатах.

Но поскольку все в жизни имеет обыкновение когда-то кончаться, окончились и эти мытарства. И вот теперь, он, уже переодетый в свою повседневную одежду, сидел в просторном холле клиники, держа в руках довольно пухлую стопку листов, подшитых в блестящий глянцевый файл.

История болезни, написанная профессионально-корявым почерком, изобиловала медицинскими терминами, но главное Андрей понять сумел – его признали совершенно здоровым.

Иными словами, Андрей мог вполне искренне гордиться собой. Суметь обмануть одного из лучших специалистов в своей области – дано не каждому. Однако ни радости, ни удовлетворения он не испытывал. Скорее, сидела где-то глубоко в сердце неясная тревога. Закончился некий этап новой жизни. Этап стабильности и относительного покоя.

Андрей сложил бумаги в свою сумку, поднялся, с некоторым интересом рассмотрел свое отражение в большом, занимающем полстены, зеркале. Волосы, столь варварски обритые Кацманом, почти отросли, лицо немного округлилось. Покрутил головой и пришел к неутешительному выводу, что набрал не менее трех, а то и пяти, лишних килограммов. Фигура, благодаря великолепной кормежке и не слишком активному образу жизни, приобрела даже некую вальяжность.

Заметив краем глаза, что следовавший за ним по пятам телохранитель, который сидел в трех шагах от него, тоже встал и приблизился, Андрей бросил разглядывать себя и вопросительно уставился на сопровождающего.

– Ну и что дальше? – нарушил он молчание.

– Я вызвал машину… – процедил шкаф после некоторого раздумья. – Она отвезет вас.

– Интересно, куда? – поинтересовался Андрей, даже не пытаясь вложить в вопрос нотку иронии. Он уже давно понял, что его соглядатай совершенно не способен реагировать на подначки.

– Мне приказано проводить вас на дачу к господину Кацману.

– Вот тебе и здравствуйте. – Андрей и вправду огорчился этой новости. – Ну и чего я там забыл? У меня, ведь, своя квартира есть, – он точно помнил, что еще в прошлом году она появилась стараниями того же Семена Яковлевича, который сумел приобрести взамен неплохой Питерской квартиры родителей Андрея Пирогова вполне приличную двушку в престижном районе старого Арбата. Имелся и автомобиль. Почти новый, и почти выплаченный, джип…