Я стоял в коридоре своего номера, глядя на дверь, не видя ее. Все, что я видел – это Елену, мысленно прослеживал мягкий изгиб ее шеи, снова и снова видел ту внезапную вспышку полуобнаженности, когда ее халат распахнулся перед моей дверью, эту гипнотическую впадину между ее грудями, ведущую мой взгляд прямо вниз.

С любой другой женщиной я бы предположил, что это был преднамеренный шаг. Обольщение. Но с Еленой, совсем все было по-другому.

Я никогда не встречала никого похожего на нее. Она так отличалась от прихорашивающихся и тщеславных женщин, которых я обычно встречал. Мне нравилась ее застенчивость, ее неловкость, а то, как она поднимала очки на нос, было просто прелестным и восхитительным. Невинность и доброта, исходящая от нее, были настолько сильны, что я мог ощутить их вкус. Именно поэтому, я позволил ей войти в свою комнату. И, мне пришлось так сильно потрудиться, чтобы удержаться от того, чтобы просто схватить ее и поцеловать.

Для дьявола нет лучшего искушения, чем ангел.

Но, я воздержался. Дважды. Я сказал себе, что это произошло потому, что я был верен. И это правда. в отличие от многих мужчин, я не изменяю.

Но, я знал, что это было всего лишь оправданием. Мы с Мариной вместе для удобства. Взаимовыгодное соглашение. Я ее не люблю, и она определенно не любит меня. Настоящая причина, по которой я не поцеловал Елену, причина, по которой я отговаривал себя от этого, лежала гораздо глубже.

Чтобы построить такую огромную империю, как моя, нужно быть твердым и жестоким. Я видел, к чему приводили последствия невинной любви. Слабости быть не должно.

А Елена? Я знал это, я чувствовал это. Она делала меня слабым. Этого я не мог себе позволить.

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ

ЕЛЕНА

Никогда не знаешь, куда дует ветер перемен, было одно из любимых высказываний моего отца. Раньше, я думала, что это глупо; всего лишь одно из тех высказываний, которые мы говорим себе, когда не думаем, что можем контролировать свою судьбу.

Но, с тех пор я поняла, что иногда, когда дует ветер перемен, он достаточно силен, чтобы швырнуть нас в совершенно новый мир, и мы действительно не можем контролировать, куда летим и как приземлимся.

Я отродясь не собиралась работать в органах, тем более в СОРП. Моя жизнь началась совершенно по другому пути.

Я выросла в Новосибирске. Моя мама была детским терапевтом, работала в местной поликлинике. Мой отец был инженером на заводе. Мы не были богаты, но были счастливы и жили в частном доме с большим вишневым садом. Я любила бегать босиком по траве, помогать бабушке сажать картошку и ухаживать за кроликами. Моя мама очень красивая, с длинными каштановыми волосами, а у моего отца были темно-зеленые глаза, которые всегда улыбались. Он очень много читал. Когда я рисовала фотографии нашей семьи в детском саду, я всегда знала, что смогу придать цвет своим темно-каштановым волосам, смешав всего два оттенка. Зеленые глаза и близорукость достались мне от отца.

В один из дней, когда мне было семь лет, мой отец пошел на работу, но так и не вернулся домой. Сердечный приступ застал его прямо на объекте, где они строили завод. Спасти его не удалось.

У моей мамы словно вырвали сердце. За два года она похудела и побледнела, и я очень сильно за нее беспокоилась. Затем она встретила отца-одиночку в поликлинике, где работала. Звали его Герман. Он пришел к ней на осмотр с маленьким мальчиком, и все изменилось. Несколько недель они встречались, мама была счастлива. Через три месяца они решили жить вместе. Герману предложили работу в Москве, и маме ради него, пришлось бросить работу, продать наш дом и переехать вместе с ним в Москву, в арендованную квартиру, за которую маме пришлось платить самой, чтобы мы могли в ней жить, поскольку у Германа не сложилось с работой. Потом, он связался с непонятными людьми в поисках быстрого заработка. Я очень не хотела переезжать, и тем более жить с Германом под одной крышей. Я любила свою школу и свой уютный город. Но, у меня не было выбора. Место, куда мы переехали, я не могла считать домом. Ничего больше не будет домом. И кроме того, мне не нужен был дом – это слово сопровождало воспоминания, слишком болезненные, чтобы о них думать, мне достаточно было места, где я просто могла жить.