– Я иду, а тут твоя машина… Вот я и подумал, мы уже три месяца не виделись… а тут твоя машина. Вот я и подумал, ты придешь, а я почистил… у тебя-то щетки наверняка нет… вот я и почистил… рукавом. А спина у меня не болела, пока чистил, но в покое, наоборот, болит, и на ярмарку детективов в Стокгольм меня не пригласили, и третья глава что-то не идет…

Конечно, не идет. С двумя первыми главами было как обычно: я придумала, он написал. А с третьей главой Братец Кролик постеснялся ко мне обратиться: он ведь от меня ушел. Не скажешь теперь, мол, давай, Братец Лис, скорей придумывай.

Я всегда придумывала сюжет, а он писал. Это нормально для соавторов: я умею придумывать, он умеет писать. Когда Братец Кролик захотел стать знаменитым детективщиком и зарабатывать миллионы, мы решили не называть себя соавторами: одно имя на обложке запоминается лучше, чем два. Решили никому не говорить, что я придумываю, а он пишет, чтобы не было домыслов и сплетен.

Братец Кролик стал знаменитым детективщиком, значит, мы все правильно решили. Ни одной книги из сорока трех Братец Кролик без меня не написал, что нас, конечно, очень сблизило: мы не только один автор, мы один человек. Братец Кролик всегда говорил: «Ты моя голова, я твоя рука». Но разве рука может сказать голове: «Ухожу от тебя, буду жить отдельно, в другом доме»?

Третья глава не идет… Как же он будет без меня? Рукавом почистил машину. Не скажешь, что известный писатель, – старый, потрепанный, суетливый какой-то стал. Зачем ему ярмарка детективов в Стокгольме? Незачем, но обидно, что не пригласили.

Ему и в лучшие-то годы всегда было мало успеха, когда повсюду приглашали – следил, пригласили ли первым, и требовал себе билет в бизнес-классе, чтобы всем было ясно: он номер один.

Теперь годы не лучшие: новые детективщики появились. А еще возраст на него напал, для мужчины трудный: я-то понимаю, у каждой эпохи свои подрастают леса, а он возмущается «какие такие леса, когда я сам еще выше всех».

Я тоже люблю успех, иногда как подумаю с утра: «Я достойна быть в лучших музеях мира или хотя бы на Венецианской биеннале». Но я потом смеюсь, а он плачет: туда не пригласили, сюда не позвали, все пропало!.. Бедный мой Братец Кролик.

Ох, ну и глупо же мне жалеть его! Пусть бухгалтерша его жалеет. И третью главу пусть бухгалтерша придумывает, дебет сводит с кредитом. Это я по привычке встала в стойку – жалеть, лечить спину, говорить «Не пригласили? Кто они и кто ты?!», придумывать третью главу.

О-о, да, чуть не забыла: пусть теперь бухгалтерша оформляет его книги! Я оформила сорок три книги. Свой художник, не тот, кто дан издательством и безразличен к книге, часто даже не прочитал ее, а тот, кому книга прочитана, кто любит персонажей и понимает замысел, – это благодать и удача для автора. А уж художник, который бесконечно делает рисунки, обсуждает варианты обложки (и на двадцать пятом варианте слышит «вот теперь, кажется, что-то начинает получаться, попробуй еще…»), – таким художником-благодатью может быть только жена… Вот пусть теперь бухгалтерша рисует!

Я хотела рассказать Братцу Кролику о невероятных совпадениях этого дня (я ведь привыкла все ему рассказывать). Как Аннунциата случайно устроилась консьержем в дом на Мойке, как я случайно заменила ее именно в тот день, когда Господин в пальто выносил мусор, как случайно заглянула в пакет из магазина «Лэнд» и обнаружила там потерянный фрагмент знаменитой картины Татьяны Глебовой и Алисы Порет… А Братец Кролик улыбнулся бы: «Как сказал Пастернак, чем случайней, тем вернее…» и «Ну, блин, ты даешь, Лис!». И спросил (мы все же детективщики с ним, не упускаем деталей): «А два других холста с квадратами и треугольниками, это – что? Может быть, все-таки Малевич?..» Ох, Малевич… у меня мурашки побежали по коже.