Колесников снова ничего не ответил, его взгляд напрягал, нет, я не чувствую прямой угрозы или откровенного физического интереса, в подполковнике ничего этого не было.

Тут другое – психологический прессинг. Если Рогозин делал это неумело, больше эмоционируя сам, имея, как оказалось, личную неприязнь к Шульгину, то Аркадий Петрович все делает методично, растягивая собственное удовольствие от всего происходящего.

Кругом одни извращенцы и маньяки.

– Вы очень красивая девушка.

Даже спасибо говорить не стала, достал.

– Наверное, свели с ума всех пилотов? Отбоя нет от кавалеров, это так романтично, вы – стюардесса, он – пилот.

– Нет, не особо.

– Ну да, я наслышан о ваших адюльтерах, читал лично сочинения первого пилота.

– Адюльтер был у пилота, я свободная девушка была на тот момент. Жаль, мне не дали ознакомиться, но я уже высказала ему лично все, что думаю.

Моя единственная связь с первым пилотом чисто по пьянке, когда я праздновала свой развод, вышла боком. Как и связь с пассажирами джета. 

Жизнь тебя, Кристина, ничему не учит.

– Красивая, страстная, импульсивная, да вы опасная девушка.

– Мы сегодня говорим обо мне или все-таки есть определенная тема?

– У нас с вами всегда одна тема, точнее две, это Шульгин и Громов.

При упоминании этих фамилий мои несчастные мотыльки встрепенулись, но вновь опустили изломанные крылья. 

– Но вы ведь умная девушка.

– Я так часто это слышу, что скоро на самом деле решу, что умная, но вы преувеличиваете.

– Зачем вам их покрывать? Для чего? Неужели любовь? – подполковник двигается ближе.

А вот после этого слова сердце болезненно дрогнуло, сжала ладони в кулаки, отвернулась к окну. За ним солнечное июньское утро, жара снова стоит неимоверная, но в кабинете исправно работает кондиционер, пробирая холодом до костей.

Люблю ли я их? 

Не могу найти определение данному слову в контексте двоих мужчин. Разве такая любовь бывает? Но отчего так тоскливо и душу выворачивает наизнанку от боли, одиночества, а еще незнания, что с ними? Где они? Живы ли?

Молчу, не собираюсь отвечать на вопрос.

Это не его дело.

От слишком резкого парфюма мужчины начинает неожиданно тошнить, так было вчера и три дня назад. Тогда грешила на еду, сейчас – на нервы.

– Мне надо выйти, – зажимаю рот ладонью, потому что реально может стошнить прямо на его стол.

Колесников щурит глаза, ухмыляется, кивает на дверь. Что-то говорит вслед, но я не слышу, потому что быстро иду по коридору в поисках уборной.

Даже не закрыв дверь в кабинку, блюю в унитаз одного из главных правоохранительных учреждений страны. Долго не могу отдышаться, а потом, умывшись, также долго смотрю на свое бледное мокрое лицо в отражении зеркала.

Машинально опустила взгляд на живот, вцепилась пальцами до побелевших костяшек в раковину.

Нет, этого не может быть.

Я ведь предохранялась, кроме последнего раза, когда все таблетки остались в той квартире, а я была с Игорем, а потом и Артёмом совсем без защиты.

Но как же так?

Нет, к этому невозможно быть готовой, это или великая радость, или смятение и ступор.

У меня ступор.

Надо купить тест и все проверить, а потом сходить к гинекологу и все еще раз проверить. Это всего лишь нервы. 

А как же полеты? Как работа? 

Мысли скачут в голове друг на друга, и нет ни одной конкретной. Только не паниковать, все хорошо, сегодня, в крайнем случае завтра все будет ясно.

– Девушка, вам плохо?

– Плохо?

– Да, вы очень бледная.

Молодая женщина в синей форме с коротко стриженными волосами, с тревогой рассматривает меня.

– Все нормально, давление упало, сейчас пройдет.

Вытираю руки и лицо салфеткой, хочу выйти на улицу, пусть на жару и в пекло, но лишь бы из этих стен.