К вечеру душа Аркадия Михайловича совершенно иззуделась, он уже взял трубку телефона, чтобы позвонить майору, но трубка вдруг залилась трелью.

– Казик! Вы опять ищите приключения на собственную задницу?

– Ой! – обрадовался Казик. Ключевую фразу про шнобель Орехов, похоже, решил заменить, но не слишком преуспел в своих фантазиях – всего лишь переключился на иную часть тела. – Я рад! Очень рад вас слышать!

– А уж как я рад!.. Прямо на седьмом небе, – съехидничал майор. – Читаю дело по Двадцатой гимназии, ба! Знакомый персонаж. В нужное время в нужном месте! Ну что у вашего шнобеля за нюх?

Нет, все-таки могучий нос Казика продолжал будоражить воображение курносого Орехова, и Аркадий Михайлович хихикнул в ответ:

– Каков размер, таков и масштаб нюха. А разве этим делом занимаетесь вы? Вроде бы приезжали из райотдела. Или вы, обнаружив знакомый персонаж, тоже решили поискать приключения?

– Куда там! – досадливо хмыкнул майор. – Оно меня само нашло.

– Тогда есть предложение. Вы сейчас приедете ко мне на ужин.

– Хотите за мой счет налопаться? – вновь хмыкнул, но уже без всякой досады Орехов. – Рассчитываете, что ваша дражайшая сестрица по случаю возникновения гостя выделит вам не только свекольную запеканку и тертую морковку, но и что-нибудь посущественнее?

– А вот и нет! Совсем даже нет! – возликовал Казик. – Моя Софочка вчера отбыла в Германию. На целых три недели! И я теперь сам хозяин своему желудку!

– Да ну?.. – поразился майор. – Уехала и оставила вас без присмотра? И не залепила вам рот пластырем?

– Свиные отбивные с жареной картошечкой, помидорчики с огурчиками, соленая семга и торт вас устроят?

Вместо ответа в трубке явственно послышался звук сглатываемой слюны.

Ели они не спеша, с удовольствием и почти молча. Если не считать редких реплик майора по поводу райской жизни, которую устроил себе Казик за спиной сестры, но за которую ему придется горько расплачиваться.

– Придется, придется… – соглашался Аркадий Михайлович без особой, впрочем, печали.

Расплачиваться придется через три недели, а отбивные, картошечка, жирная семга и торт – они здесь и сейчас.

– Ух, и голодный же я был! – признался Орехов, отваливаясь от стола и вытирая пышные светлые усы, отрощенные, похоже, назло почти совершенно лысой голове. – Я очень уважаю Софью Михайловну, но спасибо, что она не моя сестра.

И он погладил себя по упитанному животу.

– Каждому свое, – многозначительно изрек Казик и тоже погладил себя по животу, еще более объемному, нежели у Орехова. – Поговорим о делах на кухне или предпочитаете в комнате? – спросил он.

– Да ну их, эти церемонии! – отмахнулся майор. – Здесь потолкуем. Опять же, – он оглядел тарелки с остатками еды, – может, еще что в рот положить захочется. – После чего стал совершенно серьезным и продолжил: – Значит, дело Пироговой из райотдела нам передали. На радость мужикам районным…

– Это потому, что гимназия такая… очень известная?

– Это много почему. Конечно, сама гимназия!.. Элита наикрутейшая! Есть элитные коровы, а есть элитные детишки… Особенно если родители за это хорошо доплачивать готовы. Так что сама гимназия – это, во-первых. Во-вторых… Уж поверьте мне, Казик, не один год в полиции служу, но никогда такого не было, чтобы прямо в школе учителя пристукнули до смерти. Скандал, конечно, на весь город, а то и на всю страну! Ну и, в-третьих… Пирогова эта не просто учительница… Это очень даже особый человек!

Орехов пошевелил усами, поиграл бровями, прицокнул языком. Получилось довольно забавно, и Казик не удержался от подкола:

– Она что, разведчик-нелегал, внедренный в элитную гимназию, дабы разведать тайны воспитания элитных детей?