– Сеньоры, пью за здоровье нашего дорогого принца Астурийского[2], пью за переворот, ожидаемый нами на этих днях, пью за свержение фаворита и старого короля с королевой!

– Прекрасно! – воскликнула Долорес и зааплодировала.

– Надеюсь, что я нахожусь среди друзей, – продолжал молодой человек. – Надеюсь, что верный слуга нового короля может спокойно высказывать свою радость по поводу его ожидаемого восшествия на престол.

– Это ужасно! Вы совсем с ума сошли! Будьте благоразумны, молодой человек! Как можно преждевременно открывать эту тайну! – возмутился старый дипломат.

– Будьте осторожны, сеньор Маньяра, будьте осторожны… – подойдя к нему, сказала Долорес. – Здесь есть поверенная ее величества королевы.

– Кто это?

– Амаранта.

– Ты такая же поверенная королевы, как и я, и говорят даже, что тебе известны большие тайны.

– Не такая, как ты, – сказала Долорес, набравшись смелости, – все уверяют, что ты пользуешься полным доверием ее величества. Это большая честь для тебя, разумеется!..

– Конечно, – ответила Амаранта. – Я всегда рада быть полезной королеве. Неблагодарность очень дурной порок, и я не хочу походить на тех придворных, которые бранят за глаза свою благодетельницу. Ах, всегда очень удобно говорить о чужих ошибках, чтоб отвлечь внимание от своих собственных!

Долорес хотела что-то ответить, и, по всей вероятности, разговор принял бы острый характер, если бы старый дипломат не сказал со своим обычным тактом:

– Сеньоры, ради Бога! Что это такое? Ведь вы же близкие друзья! Неужели различный образ мыслей может вас поссорить? Дайте друг другу руки, и мы выпьем за ваше здоровье.

– Я согласна; вот моя рука, – сказала Амаранта.

– Мы еще поговорим об этом, – прибавила Долорес, подавая свою руку. – А теперь будем друзьями.

– Хорошо; мы еще поговорим об этом.

В эту минуту я вошел в комнату, и, как мне показалось, лица обеих сеньор не выражали особенного дружелюбия. После этого неприятного инцидента все стали расходиться. Когда маркиз и Маньяра прощались с моей госпожой, сеньора Амаранта подошла ко мне и незаметно шепнула:

– Мне надо поговорить с тобою…

Я не помнил себя от удивления, но мне некогда было раздумывать, так как пришлось провожать гостей с фонарем в руках. В то время улицы Мадрида имели еще самое слабое понятие об освещении. Мы пришли на улицу Канвисарес и остановились около того самого дома, где жила Инезилья, только у другого подъезда. Этот дом принадлежал старому маркизу, или, вернее, его сестре; тут ожидали две придворные кареты. Прежде чем садиться в свою, сеньора Амаранта отозвала меня в сторону и сказала, чтобы я завтра же ждал ее в этом доме, что мне отворит дверь ее доверенная горничная и что дело идет о моем счастье.

Вернувшись домой, я нашел мою госпожу очень взволнованной. Она ходила взад и вперед по зале и разговаривала сама с собой. В первую минуту мне показалось, что она не в своем уме.

– Ты не заметил, – спросила она меня, – не ссорились ли между собой дорогой Исидоро и Маньяра?

– Нет, не заметил, сеньора, – отвечал я. – Но по какой же причине им ссориться?

– Ах, ты не знаешь, Габриэль, как я рада, как я довольна! – воскликнула она с таким лихорадочным волнением, что мне даже стало страшно.

– Чем, сеньора? – спросил я. – Мне кажется, вы очень устали, и вам пора бы отдохнуть.

– Нет, я не буду спать всю ночь, – ответила она. – Я не могу спать. Ах, как я счастлива, видя его разочарование!

– Я не понимаю вас, сеньора.

– Ты ничего не понимаешь в этом, мальчик, ступай спать… Но, нет, подойди сюда и слушай. Не правда ли, в этом видна Божья кара? Он слишком доверчив и не видит подле себя змеи.