И протяжно и глухо кричит:
– Помоги! Помоги! С первым проблеском дня
Полечу, над морями кружа.
Стивен-Рой, разве мог не узнать ты меня?
Разве я не твоя госпожа?
Стивен-Рой, у тебя красный, пламенный рот.
Поцелуй же меня, Стивен-Рой!
Кровь рекой потечет, пламя замок сожжет,
И навеки я буду с тобой.
Но несется в ответ голос, слышный едва:
– Нет, пред смертью не верю я лжи,
Не такие глаза, не такие слова
У прекрасной моей госпожи.
Баллада о том, почему испортились в Петрограде водопроводы
В контору Домкомбеда
Является едок.
«Зашел я вас проведать,
Нельзя ли ордерок».
«Вот, гражданин хороший,
Вы распишитесь тут,
А ордер на галоши
Сейчас вам принесут».
Он подписал сначала,
Потом не стал читать,
Но в памяти застряла
Огромная печать.
Идет гулять, погожий
Похваливая день;
Как вдруг кричит прохожий:
«Вы потеряли тень».
Едок в оцепененьи:
«Ах! Буду я в аду:
Коль человек без тени,
То с чертом он в ладу».
Сошлась народу сила,
Глядит на едока,
И ордер уронила
Дрожащая рука!
Бежит он что есть мочи,
Торопится домой.
С тех пор и дни и ночи
Он бродит сам не свой.
И дом родимый тошен,
И с близкими разлад,
А новые галоши
Насмешливо блестят.
Едок таит заботу,
И молчалив, и тих,
Как вдруг в одну субботу
Его уносит тиф.
Вдова лежит, рыдая,
Не в силах слез унять.
«Сходи в Комбед, родная, —
Советует ей мать. —
Возьми там разрешенье
На гроб и три свечи,
На вынос, погребенье —
О всем похлопочи».
Контора очень близко,
Но заперт Домкомбед,
И на дверях записка:
«Приема в праздник нет».
Но председатель Громан
Живет в квартире два,
И, может быть, он дома!
К нему идет вдова.
Как видно, председатель
Был дома очень прост:
Сидит в цветном халате,
Расчесывает хвост.
«Спасите! Злая сила!
Рассыпься, сатана!» —
И с воплем закрестила
Нечистого она.
Он стал белее снега;
Разинув дико рот,
Взревел и вдруг с разбега
Вскочил в водопровод.
Из крана пламя пышет,
От грома дрогнул дом
Весь от земли до крыши,
И смолкло все кругом.
Но с той поры на годы
Нам не избыть беды:
Хоть есть водопроводы,
Но нет и нет воды.
Луна
Ночью, когда наступает тишь,
К жабе прилетает летучая мышь.
Говорит о том, что мертва луна,
И о том, что ночь темна и длинна.
Пресвятая Дева, помилуй нас!
Добрый сон бежит от испуганных глаз,
Оттого что ночь длинна и страшна.
А дурного не надо сна.
Далеко в темный лес заехал граф,
Преследовал вепря он.
Перед ним душистое море трав
И старые сосны со всех сторон,
А вепря запутался след.
Уж луна с небес льет холодный свет —
Граф обратно скачет на резвом коне
Вдоль узких лесных дорог
Туда, где звенит охотничий рог.
Два зеленых глаза горят в вышине…
Он взглянул и видит рысь на сосне,
А за ней на небе круглая луна.
Шкура рыси, как медь, красна.
На него спокойно глядит она
И кажется кошкой большой,
Рыжей кошкой, совсем не злой.
Тогда граф берет арбалет,
И в голову рыси летит стрела:
Рысь упала на землю. Лунный свет
Вдруг погас. Настала черная мгла.
Тишину прорезал в тот же миг
Человеческий отчаянный крик:
– Луна!.. Луна умерла! —
И стало так тихо потом,
Что слышно, как шепчутся лист с листом.
Граф рыси нигде найти не мог,
И, крестясь, он поехал своим путем
Туда, где звенел охотничий рог.
Но странный графу приснился сон
В ту ночь, как с охоты вернулся он.
Будто в спальне он и стоит у окна,
Большая, круглая в небе луна…
Кто-то тихо-тихо ступил на балкон
(Так бесшумно ступать может только зверь)
И к нему вошел сквозь закрытую дверь.
И видит он: дева пред ним стоит
Такой удивительной красоты,
Что сердце графа громко стучит,
Когда он спрашивает: – Кто ты? —
Печально дева молчит в ответ,
А косы ее красны, как медь.
– Ты грустна? Позволь за тебя умереть! —
И, пред ней на колени став,
В любви клянется ей граф.