Тем временем дела наверху колонны развивались следующим образом. День был на редкость погожий, Суитэн поднялся наверх около двух часов и, усевшись за маленький столик, самостоятельно им сконструированный, начал перечитывать свои записи и просматривать разные астрономические журналы, которые он получил утром. Солнце пекло в полом пространстве крыши, как в бане, а боковые стенки защищали от малейшего ветерка. Хотя внизу был февраль, на календаре колонны стоял май. Такое состояние атмосферы и тот факт, что вчера он продолжал свои наблюдения до двух часов ночи, вызвали у него по истечении получаса непреодолимое желание спать. Расстелив на свинцовой площадке толстый ковер, который он держал наверху, Суитэн прилег к парапету и вскоре впал в забытье.

Минут через десять после этого с винтовой лестницы донесся тихий шелест шелковых одежд, потом, нерешительно продвигаясь вперед, он достиг отверстия, в котором тут же появилась фигура леди Константин. Сначала она не заметила его присутствия и остановилась, чтобы осмотреться. Ее взгляд скользнул по его телескопу, теперь зачехленному, его столу и бумагам, его стулу для наблюдений и его приспособлениям для наилучшего преодоления недостатка приборов. Было тепло, солнечно и тихо, за исключением одинокой пчелы, которая каким-то образом забралась внутрь колонны, и теперь вопросительно пела, не в силах понять, что подъем был ее единственным способом спастись. В следующее мгновение леди Константин увидела астронома, лежащего на солнце, как матрос у грот-мачты.

Леди Константин слегка кашлянула; он не проснулся. Затем она вошла и, вытащив сверток из-под плаща, положила его на стол. После этого она ждала, долго глядя на его спящее и имевшее очень интересный вид лицо. Кажется, ей не хотелось уходить, хотелось решиться разбудить его; но, написав карандашом его имя на посылке, она вышла на лестницу, где шуршание ее платья стало постепенно превращаться в тишину, пока она делала круг за кругом по пути к основанию башни.

Суитэн все еще спал, и вскоре в глубине колонны снова послышался шорох. Раздался звук закрывающейся двери, и шорох вновь стал приближаться, показывая, что она заперлась – несомненно, чтобы уменьшить риск случайного сюрприза со стороны какого-нибудь блуждающего жителя деревни. Когда леди Константин снова появилась наверху и увидела, что посылка все еще нетронута, а Суитэн, как и прежде, спит, она выказала некоторое разочарование, но не отступила.

Снова взглянув на него, она так сентиментально уставилась на его лицо, что, казалось, не могла отвести глаз. Там лежал в облике Антиноя19 не любвеобильный, не галантный, а простодушный философ. Его приоткрытые губы были губами, которые говорили не о любви, а о миллионах миль; это были глаза, которые обычно смотрели не в глубины других глаз, а в другие миры. В его висках обитали мысли не о женской внешности, а о звездных аспектах20 и конфигурации созвездий.

Таким образом, к его физической привлекательности добавилась привлекательность духовной недоступности. Облагораживающее влияние научных занятий проявилось в умозрительной чистоте, выражавшейся в его глазах всякий раз, когда он, разговаривая, смотрел на нее, и в детских изъянах манер, возникавших из-за его безразличия к разнице их полов. С тех пор как он стал мужчиной, он никогда не опускался даже до уровня леди Константин. Его рай в настоящее время действительно был в небе, а не в том единственном месте, где, как говорят, его можно найти, – в глазах той или иной дочери Евы. Сможет ли какая-нибудь Цирцея21 или Калипсо