Но Маше я этого, конечно, не говорю. Мне и без того ужасно неловко, человек приехал отдыхать, а оказался втянутым в чужие проблемы.

– Марин, – она кривится, – хватит, а? Посидишь с Ванькой и Катей, няней побудешь. Гена обещал найти тебе работу до декрета, ничего шикарного не жди, конечно, но сможешь гордо слезть с нашей шеи. Гена в курсе, так что про мужа не начинай, он не аргумент.

– Но, – произношу ошарашенно, не зная, что еще сказать.

Мозг, конечно, настаивает на том, чтобы соглашалась, не раздумывая. Это действительно выход. Если бы у меня были средства, я бы сама уехала в другой город. В этом я не могу быть спокойна за свое здоровье. Но денег у меня нет, и в это все упирается.

До Марка я подрабатывала, делая курсовые студентам, а тут расслабилась.

– Мариш, зачем оно тебе? Не высыпаешься, свое не доделываешь. Лучше занимайся собой и своей учебой, а на жизнь я зарабатываю, – говорил он мне.

И я с удовольствием погрузилась только в свою учебу. Глупая.

– Никаких но! – Маша возвращает меня в настоящее строгим окриком. – Я тебя здесь не оставлю. Хочешь, чтобы мать семейства извелась в переживаниях о тебе?! Терзала местную полицию и больницы, названивая им, если ты вдруг трубку не возьмешь? А так и будет!

– Ох, Маша, – качаю головой, опуская глаза. Все же излишняя тяга к театральности ей присуща. – Уговорила! Но как только мне удастся найти что–то подходящее на съем, я съеду! И работать готова, кем угодно. И уборщицей пойду.

– Нет, уборщицей я тебя сама не пущу. Беременность из–за нервной обстановки уже пострадала, а мы ее еще физическим трудом добьем. Ладно, в общем, решено! Не знаю, успею ли к твоей выписке, но ты сразу иди домой! Ни с кем не заговаривай и никого не впускай! Вещи собирай. Все уяснила? – сыплет Маша инструкциями.

– Все, – киваю, и у меня на лице расползается счастливая улыбка. – Спасибо.

– Ой, да ладно, – она машет рукой, – ты бы для меня тоже самое сделала. Правда, тебе придется сидеть пять часов между двумя автомобильными креслами для детей. Но ты худенькая, втиснешься. Но к концу пути рискуешь перестать меня благодарить. И насчет вещей, возможно, придется дополнительно заказывать грузоперевозку. Я оплачу ее, не стесняйся.

– Маш, у меня будет одна сумка. Успокойся. Это ж я. Откуда б взяться куче вещей?

– Да, ты права, – подруга хмурится, вспоминая причину, по которой я осталась одна. – Но не будем о грустном. Инструкции я тебе дала. Планы обсудили. А теперь мне снова нужно бежать.

Маша поспешно обнимает меня и уходит. Вскоре я наблюдаю за ней из окна, она быстро шагает на остановку. И снова во мне просыпается грусть, но теперь у меня есть надежда.

8. 8

Как Маша и говорила, меня выписывают в понедельник. Никаких новых напутствий кроме как встать на учет и не делать глупости, я не получаю.

– Сказано, молодая, – хмыкает врач, – организм все переработал.

Я предпочитаю промолчать. Постороннему человеку не объяснить перипетии моих последних дней.

Выхожу на улицу и с удовольствием вдыхаю свежий воздух. В выходные я не покидала палату, хотя могла. Но подспудный страх сопровождал меня, не давая вздохнуть спокойно. Да что уж там, он и сейчас не дает дышать полной грудью. Мне кажется, когда я уеду, только тогда смогу немного расслабиться.

Неспешно бреду, минуя остановку. Не сказать, что больница близко до дома, но я осознанно хочу пройтись пешком, пусть даже это займет минут сорок. Маше я отчиталась о том, что выписалась. Больше некому сообщать о себе.

Лето нынче радует – щедро делится солнечными лучами, но не поджаривает до духоты. Эх, в нашей луже не искупаюсь, но да ладно. Может, и не стоит мне в теперешнем положении.