Чтобы не мозолить всем глаза, я сажусь на пол в углу пустой комнаты, где буду спать, и достаю книжку Евфросинии Керсновской «Сколько стоит человек». Второй том, про побег из лагеря. Страница 167. «Упрямством можно многого добиться: можно победить голод, усталость, страх… Повернувшись лицом к месяцу, я тяжело дышала, открывая рот, и единственной мыслью, оставшейся у меня в голове, была безмолвная молитва: «Хоть бы месяц еще немного не заходил»…»

Мне стало стыдно. Я закрыла книжку и вышла на крыльцо. Молодая женщина в декольтированном платье без рукавов улыбнулась мне. Нет ли у меня опыта работы со слепыми? Она учит их ориентироваться на местности. Хотелось бы узнать, как с ними заниматься искусством. Только лепкой? Или можно попробовать и рисование?

Я смотрела на нее во все глаза – неужели ей не холодно? Неужели ее не донимают проклятые насекомые?

Потом подошла уже знакомая мне Даша. Она работает с даунами и с детьми, которым пересаживают костный мозг. Это она мне рассказывала про кукольный спектакль, который устраивала с даунятами, про то, что им больше всего было жаль Бабу-ягу. Потому что ее никто не любит.

А вот и Коля – маленький, борода клинышком, ноги враскоряку. Тот самый Коля, что показывал мне свечи для детей, больных раком.

– Ручки у них слабые, а воск этот специальный, мягонький, приятно в руках держать, а еще они любят смотреть на пламя.

Коля привез на Валдай взрослую дочку, она очень любит рисовать.

Стало тепло на душе. В конце концов, переживу ночь с Керсновской, утром выпью кофе, ничего мне не сделается. Не сахарная.

Таня принесла мне что-то против аллергии.

– Комары тебя любят, – сказала она. – Выпей таблетку, станет полегче.

Ночью, замерзая на полу в спальнике (предлагали еще одно одеяло, сдуру отказалась), отбиваясь от комаров, я с фонариком, как в свое время в интернате, дочитывала второй том. «Много сотен верст исходила я, потеряв уже всякую надежду где-нибудь прижиться. Я видела феноменальную по своему плодородию землю со слоем чернозема в несколько аршин и людей, питающихся пареной крапивой, чуть сдобренной молоком. Я видела бескрайние степи, в которых пропадала неиспользованная трава, и худых коров, пасущихся на привязи возле огородов. Всему я искала объяснение…»

Светало. Послышались шаги – это Толя. Он пришел бриться. Рядом с моей комнатой был туалет и умывальник.

– Вам холодно? Вы не спите.

– Я книжку читаю. Ты умеешь читать?

– Нет. Не хочу быть мужчиной. Волосы везде. Хочу быть мальчиком с кудрями, хочу рулить.

Топот не прекращался. Дети бегали в туалет, умываться. Уже не уснуть. Начинается семинар, а я совсем никудышная. Душа нет, одежда мятая – отвыкла я от такой жизни.

Пришли дежурные по кухне:

– С добрым утром! Как спалось?

Я встала, убрала Керсновскую в рюкзак и вышла искать палатку Тани и Ани. Но искать не пришлось. Таня и Аня, свеженькие, выспавшиеся, шли мне навстречу.

– Прогуляемся до озера?

– А кофе у вас нет?

– Для тебя у нас все есть, – сказала Таня.

Она сбегала за термосом. В нем был ненавистный цикорий. Но Таня так радовалась, что у нее все для меня есть, – пришлось пить.

Озеро красивое, как на открытках. Вот только вода ледяная. А что делать? Как-то надо вымыться после ночи. Разделась, запрыгнула в воду. Мамочки! Полотенца нет!

– Для тебя у нас все есть! – Таня держит полотенце наготове. Растерла меня докрасна.

На завтрак давали овсяную кашу. С детства ее не ем. Таня принесла мне бутерброд с сыром, яйцо и жиденький чаек – очередное воспоминание об интернате.

Мы начали с глины. Детей забрал дежурный на прогулку, а мы, сидя за убранными после завтрака столами, лепили. Любимая тема – мы лепим, что мы лепим… Как нам стало хорошо!