Довольно потянулась и села в кровати. Непослушные кудряшки игриво рассыпались по плечам, в открытое окно дышал свежий весенний ветерок и приносил звонкий голос Сэда.

- Мне очень-очень интересно! – не сдавался он, и пришлось подниматься.

В каждом доме на Тэйле заведен особый порядок. Домашние знают, когда я встаю (и меня будят вовсе не петухи или звонок будильника, а Сэд с утренними новостями), сколько трачу на умывание, одевание. Какие цвета в одежде предпочитаю, что люблю на завтрак по понедельникам, вторникам или выходным. Поэтому, когда я спускаюсь по ступенькам, в столовой уже суетится Кэролайн. В чашку течет горячий ароматный кофе, на столе дымится еда. Сегодня это блинчики с абрикосовым джемом. Самюэль открыл двери за мгновенье до того, как я постучала.

- Доброе утро, - поздоровался он, протягивая утреннюю корреспонденцию на серебристом подносе.

- Многовато сегодня, - устроилась за столиком как раз когда вошел Сэдрик.

- Руки вымыл! – похвастался он, смущенно проходя к столу. – И спасибо вам, леди Джулия…

Мальчик бережно погладил новую рубаху, подтянул штаны.

- Великоваты?

- Совсем чуть-чуть! Но я быстро расту! Вот, мама просила вам передать…

На стол легли монеты, завернутые в грязный платочек.

- Сэд, - голос дрогнул. Сморгнула подступающие слезы. Никогда не голодала. Ни на Земле, ни тем более на Тэйле, где вообще как сыр в масле живу. Возможно, поэтому чужая боль вонзается в мое сердце острым ножом несправедливости. – Будь любезен, не оскорбляй меня. Убери это.

- Леди, мы не заслуживаем такой доброты. Кто вы, а кто мы.

- И кто же я? – спросила, указывая на стул. Кэролайн подала мальчишке блинчики и налила горячего какао.

- Леди! Важная, знатная, богатая.

- Сэд! – перебила стройный ряд прилагательных. Пустых и безликих. – Я – всего лишь человек. Отними шелковое платье, вынь рубины из ушей, и ты не отличишь меня от миллионов других. Во мне, в тебе, в твоей матери – бьется одинаковое сердце. Это обычный орган, сгусток мышц, качающих кровь. Кровь, к слову, тоже одинаковая, за ненужными тебе особенностями. По большому счету, все мы – дюжина органов в кожаном мешке. Кому-то в жизни повезло, а кому-то не очень. Единственное, что нас отличает – это душа. То, что скрыто. Так к чему это я, - улыбнулась, подвигая тарелку с блинчиками и щедро сдабривая их сметаной. – Моя душа считает, что нашему миру не хватает справедливости. Я зарабатываю столько, сколько не могу потратить. Так почему ты отказываешь мне в удовольствии почувствовать свою значимость?

Мальчик поднял брови и почесал затылок.

- Хочешь меня обидеть? Или я не достойна дарить вам подарки?

Такого поворота Сэд не ожидал. Он покосился на завернутые в платочек монеты и неохотно забрал их.

- Я…

- Скажи, ты рад обновкам?

Лицо мальчишки преобразилось. Улыбка всех делает красивей. Через улыбку мы видим человеческую душу, и она у Сэда чистая, настоящая, прекрасная!

- Так позволь мне тоже порадоваться! Убери монеты, и я расскажу тебе что-то любопытное!

Сэд трескал за обе щеки и задорно хохотал, когда я пересказывала события вчерашнего вечера. Конечно, с известными упущениями, но ему и того хватило. Мальчишке Эдгар тоже не нравился, а вот ворна он очень хотел посмотреть, и я обещала, что мы вместе проводим его, когда приедет конюх сэра Ортингтона. Каково было мое удивление, когда в столовую вошел Том и, извинившись, доложил:

- Леди Джулия! Вы велели с утра передать его милости забрать ворна.

- Велела, - улыбнулась, откладывая очередное письмо с приглашением на обед.

- Так вот, просили дословно передать: «он дома»!

Том даже интонацию сохранил. Попытался, во всяком случае.