– Все, мой хороший, – сказал он. – Триди-связь у вас барахлит. Несолидно, капитан. У кого другого, но у тебя… Ладно, швартуйся. Пришлем тебе мастеров.

Устюг пожал плечами.

– Вас понял. Иду на сближение с Космофинишем.

Они еще мгновение смотрели друг на друга, каждый видел собеседника в виде трехмерной эфемериды… Устюгу надо было только сделать движение – включить автомат схода с орбиты, – и через четверть часа, меньше – через двенадцать минут он подошел бы к Финишу, выбросил переходник, принял на борт финишкомиссию – медиков, таможенников… Устюг не сделал движения – медлил.

– Да нет, связь чудит, – успокоительно сказал диспетчер. – Что другое?

– Знаешь, – медленно проговорил Устюг, – может, и связь. Но за аппаратуру отвечает Рудик. И я не поверю, чтобы у Рудика связь делала, что хочет, а он даже не предупредил бы меня. Подумай: может, еще чем-то можно объяснить эту ерунду?

А ведь можно было еще чем-то. Диспетчер помнил только, что объяснение было страшненьким. Спине вдруг стало жарко под летней рубашкой. Что-то очень страшное было. Но что?

– Понял тебя, – сказал он и продолжал официально: – Капитан Устюг, разрешение на маневр отменяю. Займите резервную орбиту.

– Есть, – невесело ответил капитан Устюг.

У командующего Трансгалактическим флотом была бессонница. Уже третью ночь она не отпускала его – с тех пор, как вдруг, ни с того ни с сего, без всякого вроде бы повода, при швартовке посыльного катера взорвался Одиннадцатый спутник Звездолетного пояса; на нем было три человека – дежурные операторы. Третьи сутки командор тщетно пытался понять причину взрыва (опыта у него было, наверняка, побольше, чем даже у трех комиссий) – и не мог. И вот он, уже устав думать, сидел на веранде своей квартиры, которую от расстройства чувств даже увел с того места, где она простояла два года, и установил на двести метров выше, в третьем воздушном ярусе, – сидел на веранде и смотрел на звезды, где были его корабли и куда ему самому разрешали выходить не чаще раза в год. Вызов командор услыхал не сразу. В комнате он не зажег света и разговаривал, глядя сквозь нижнее окно на огни наземных сооружений. Потом он машинально перевел глаза вверх, хотя Большой Космофиниш находился сейчас над другим полушарием Земли, под ногами.

– Не понимаю, – сказал командор. – Он прибыл или нет? Тогда в чем же дело?

Его перебили, и он понял, что дело и на этот раз серьезное, раз его перебивают. Он попытался застегнуть халат, забыв, что это не тужурка. Потом зажег свет, протянул руку к справочнику и нажал букву К – «консультанты».

Профессор доктор Функ ворчливо сказал:

– Уснуть в мои годы – это искусство, а вы меня будите. Почему теперь происшествия случаются исключительно по ночам? Ну хорошо, хорошо…

Он был стар, и каждый раз, когда его, непременного члена Консультативного совета Трансгалакта, внезапно вызывали, не спрашивал о причине. Глубоко в нем обитало упование дожить до первого Контакта, и он всегда надеялся, что на сей раз его вызывают именно по этому поводу, и не спрашивал, чтобы не разочароваться раньше времени.

– Ах, зеркальное изображение, – сказал физик доктор Функ, позевывая. – Да, конечно, может быть, виновата связь. Связь, связь. – Он помолчал. – А может быть, и не связь. Говорить с ним можно? Тогда спросите-ка его… Координаты ведь устанавливаются при помощи оптики, а не электроники? Вот и спросите, как устанавливались координаты и не происходило ли при этом чего-нибудь такого. Если оптика дает им нормальное изображение, значит, виновата аппаратура связи. Итак, вы поняли? Не было ли при ориентировке чего-то такого… неразумного. – Слово ему понравилось. – Вот именно – неразумного.