Утром 4 июля 1937 года, на другой день после возвращения из Приморья, (куда он отправился по случаю инцидента на границе с боевыми действиями с вторгшимися на советскую территорию японцами), Дерибас, придя на службу, был встречен известием от секретарши:

– Терентий Дмитриевич, шифрограммы из Москвы.

– Копии сделаны для Семена Израилевича?

– Так точно, – по-военному ответила секретарша.

Шифротелеграмм было две.

Распечатав первую за № П51/94, Дерибас прочел: «ЦК ВКП (б) предлагает всем секретарям областных, краевых организаций и всем областным, краевым и республиканским представителям НКВД взять на учет всех возвратившихся на родину кулаков и уголовников с тем, чтобы наиболее враждебные из них были немедленно арестованы и были расстреляны в порядке административного проведения их дел через тройки, а остальные менее активные, но все же враждебные были бы переписаны и высланы в районы по указанию НКВД. ЦК ВКП (б) предлагает в 5-дневный срок представить в ЦК состав троек, а также количество, подлежащее расстрелу, равно как и количество подлежащее высылке».

Разодрав скрепляющие листки края второй директивной телеграммы за №266/15545, он прочел и ее: «…Всем начальникам НКВД СССР. С получением сего возьмите на учет всех осевших в вашей области кулаков и уголовников, вернувшихся из мест отбытия наказания и бежавших из лагерей и ссылок. Всех учтенных кулаков и уголовников подразделите на две категории: первую – наиболее враждебные элементы подлежат аресту и расстрелу в порядке административного проведения их дел через тройку; вторую – менее активные, но все же враждебные элементы подлежат высылке в районы по указанию НКВД СССР.

К 8 июля телеграфом донесите мне количество лиц по 1 и 2 категориям с указанием отдельно кулаков и уголовников. О времени начала операции и порядке ее проведения указания дам дополнительно. Ежов».

«Ну, вот и началось, – подумал он. – И опять всех под одну гребенку. Для дальневосточных крестьян в приграничных округах нет исключений – только войной на них на полное истребление. Зря я там у него на приеме о крестьянах так распинался, только упрямо свою линию гнет, – думал он о Сталине и о предстоящей «операции».

Директива была подписана Ежовым, но отправителем являлся Фриновский. Вероятно, ему было поручено выполнение этой «операции». Ясное дело, что эти шифротелеграммы были разосланы по всем регионам СССР.

Москва требовала уложиться в пять дней. Понятно, что это было репетицией, подготовкой центра к чему-то большему, масштабному. И понятно, что уложиться в пять дней было немыслимо.

В этой же директиве говорилось и о подготовке мест массовых захоронений будущих казненных «антисоветских элементов».

Дерибас звонком вызвал секретаршу и попросил ее соединить с Кессельманом.

– Семен Израилевич, ты читал новые телеграммы из центра? – спросил он его.

– Только что прочел, вот размышляю, – ответил Кессельман.

– Что ты об этом думаешь?

– Хлопот теперь не оберешься, крови будет много. Будем готовиться к худшему.

– Ты вот что, Семен Израилевич, поручи кому-нибудь по данным имеющейся в НКВД картотеки составить списки всех, кто состоит на учете из вернувшихся из мест заключения кулаков и уголовников.

– По уголовникам надо в милицию запрос делать, они ведут полный учет, а по вернувшимся из мест заключения на законном основании и по бежавшим из ссылок и поселений кулакам никакого целенаправленного учета нет, – отвечал ему Кессельман. – Не все по возвращении встают на учет как положено, многие отсиживаются, прячутся…

– Значит, так: отправь в милицию запрос на уголовников, пусть дадут сведения по ним, а по кулакам, значит, поручи ответственному оперативнику, пусть соотнесется с райотделами, а там пусть оперативники прошерстят свои районы, возьмут всех на учет и составят списки.