Вот показалось величественное здание Речного вокзала. Надо же, какую красоту сотворили, да так запрятали, что её только те счастливцы, что плавают по каналу, соединившему Волгу с Москвой-рекой, увидеть могут. Все-таки сталинский ампир, как его Никита Хрущёв ни ругал, когда до абсолютной власти дорвался, это сталинский ампир. Не было бы его, всех этих высоток, да павильонов ВДНХ, да театра Советской армии, да Комсомольского с Ленинским и прочих проспектов, насколько бедней выглядела бы наша столица. Жалко Дворец Советов построить так и не смогли. «Плохо мы содержим всё то, что нам от предков наших досталось», – думал я, глядя на потихоньку разрушающиеся элементы декора этого удивительного по красоте и пропорциям творения Алексея Рухлядева. Талантливый был архитектор, жаль, так мало его работ мы знаем. Начал я вспоминать, но ничего вспомнить так и не смог.

Время потихоньку тикало, тикало, вот и настала пора нам к дому двигать. Мишуня, совсем сонный, сидел в коляске, своими ножками идти больше не хотел, устал, наверное. Когда до дома добрались, ребёнок уже крепко спал. Так и пришлось его на руках в квартиру заносить да в кровать аккуратненько укладывать. Я на кухне в этот момент у окна стоял, соображал, с чего лучше чемодан начать собирать. В это мгновение на крышу откуда-то с верхних этажей снова посыпался мусор. Как я вылетел через высокий подоконник на эту чёртову крышу, даже не помню. Какая-то потусторонняя сила меня туда, скорее всего, выбросила. Вроде заметил, как на шестом этаже занавеска на кухонном окне заколебалась, но полной уверенности, что это именно из того окна мусор вылетел, у меня не было. Постоял я у края крыши немного, даже на парапет, который её отделял от пропасти, к земле ведущей, присел, сигаретку достал и только спичечный коробок в руку взял, как занавеска именно на том окне шестого этажа в сторону отодвинулась и вниз полетели остатки мусора.

Всё, сигареты со спичками в карман, совок и веник в руки – и начал я тщательно выметать полоску крыши, которая под этим окном от стены дома до парапета протянулась. Целый совок набрал. В основном это окурки были, косточки от слив и персиков, кем-то там, наверху съеденных, ну и прочий мусор, может, ветром откуда-то нанесённый, не знаю. С совком в руке я на шестой этаж поднялся, к двери, которая ведёт в квартиру, расположенную прямо над нашей, подошёл да кнопку звонка нажал. Дверь открылась, и я всё содержимое совка прямо на ковёр, которым прихожая была застелена, высыпал.

Что я только не услышал после этого. И хулиганом меня назвали, и милицию пообещали вызвать, и в тюрьму посадить тоже пообещали. Я на молоденькую девицу, которая студенткой была, когда за своего далеко не молодого профессора замуж сумела выскочить, а с тех пор в домашнюю хозяйку превратилась, посмотрел-посмотрел да и объяснил ей, что это я её же мусор назад принёс.

– Нет, это неправда, мы не курим, а у вас тут окурков полно, – заявило мне на полном серьёзе это создание.

– Мадам, – сказал я, сдерживая себя, чтобы не ответить как-нибудь по-другому, не по-французски, а на чистейшем русском языке, который старик Даль Владимир Иванович в своём словаре так хорошо описал, – мне очень трудно было отличить ваш мусор, который вы мне буквально на голову высыпали, от соседского, поэтому, возможно, вы и правы, но вот косточки эти, когда я их подметал, всё ещё подпрыгивали. – И я на кучку сливовых косточек указал.

К этому времени я уже внутри квартиры стоял, а дверь входная оставалась нараспашку, поэтому я легонько её на себя потянул, чтобы прикрыть, а сам после этого ещё пару шагов вглубь квартиры сделал. Тут мне стол обеденный, на кухне стоявший, виден стал, а на нём в вазе гора слив и персиков лежала.