– Я вижу, дом принадлежал состоятельному человеку, – осматриваясь, произнёс Пинхас.

– Да, хороший дом. Иногда я приезжала её навестить, – продолжила свой рассказ Эмилия. – Детей у них не было. Она завещала его мне.

– Как она себя чувствует? – спросил он.

– Неважно, очень слаба. Врачи говорят, недолго ей осталось. Я её, конечно, досмотрю. Отец мой, владелец аптеки в Сан Ремо, хотел, чтобы я продолжила его дело. Но я сказала, что вряд ли смогу, и стала хорошей медсестрой. На фармацевта теперь учится мой младший брат.

– Мой отец тоже хотел, чтобы я остался в нашем городке и занимался магазином вместе с ним, чтобы потом его наследовать. Но хотел учиться и уехал, а в магазине стал работать с отцом один из братьев.

– Пинхас, хочешь, я сварю кофе? – спросила она.

– Спасибо, с удовольствием выпью.

– Я сегодня купила вкуснейшие пирожные с заварным кремом.

Она пошла в кухню, а он стал рассматривать развешенные на стене салона картины. Появилась Эмилия с подносом с кофейником, двумя фарфоровыми чашками и блюдом с пирожными и поставила его на большой дубовый стол.

– Садись, Пинхас. Сегодня ты мой гость, хотя я не такая хорошая хозяйка, как мама. Она дочь обедневшего аристократа. Поэтому согласилась выйти за муж за моего отца-аптекаря. Он её очень любил.

– Я, Эмилия, тоже любил жену. У меня двое сыновей и дочь. Но мой брак подошёл к своему завершению, и я уже написал жене, что буду разводиться.

– Я ещё никогда не встречала такого человека, как ты, интересного, честного и откровенного.

– Всё потому, что ты такая женщина, которой хочется открыться и в которую хочется влюбиться.

– А я уже переступила этот порог, Пинхас, – зарделась она.

– И я, Эмилия. Я уже в первый день это понял.

Он взял её руку в свою большую ладонь и, наклонившись, поцеловал. Она поднялась с кресла и подошла к нему.

– В тот день я тоже это поняла, Пинхас. Я люблю тебя.

Она стояла перед ним в шёлковом, обтягивающем её хрупкое тело, платье. Он встал, нависая над ней, и заключил её в свои объятия. Она положила руки на его плечи и поцеловала в губы, уже не избегая, как вчера, ответа его губ. Ему было легко её поднять, и он понёс её к двери в комнату, ещё не зная, что за ней. Это была её спальня.

– Ты не ошибся милый, – произнесла она, покрывая его лицо поцелуями.

Потом, после безумной страсти, они лежали на тёплой от их горячих тел простыне, не в силах оторваться друг от друга.

– Пинхас, мне было хорошо с тобой.

– А я просто в восторге от тебя, Эмилия, – ответил он.

– Отчего у тебя на спине шрамы? – спросила она. – Тебя так били в России?

Он давно ожидал, что она спросит, и был к этому готов.

– Нет, в Италии.

– Такого не может быть, Пинхас.

– Может, Эмилия. Я прошёл здесь древний обряд возвращения в еврейство. Я очень хотел его исполнить.

– Но ты же и так еврей. Я почувствовала, что ты обрезан.

– Но девять лет назад я принял крещение, – произнёс Пинхас. – Для евреев это большой грех. Недавно я поехал во Флоренцию поговорить с главным раввином. И он всё организовал. Я лёг на пороге синагоги, и экзекутор нанёс бичом тридцать девять ударов.

– Боже мой, тебе же было безумно больно.

– Я даже потерял сознание.

– Ты лечился в госпитале?

– Нет. Вначале мои раны обработал раввин, а потом уже дома лечила Рахель, моя сестра.

– Я обожаю тебя, Пинхас, – прошептала она и легла на него.

Он перевернул её на спину и вошёл в её мягкую упругую плоть.

Утром она осторожно освободилась от его тяжёлых сильных рук. Ей удалось не разбудить его. Он безмятежно спал после ночи бурной продолжительной страсти. Она оделась и вышла из дома. Тяжелобольная тётя ожидала её в больнице.