А уж как нравилось это все руководству ресторана. Хоть и расцветала на дворе советская власть, но, вы ж понимаете, во все времена люди жили сами и давали жить другим. А если не давали жить другим, то и сами толком не жили. Но, в ресторане, таких людей, к счастью, не было.

 Ашот Акопович, мудрый, всю жизнь живущий в эСэСэРе армянин, четко понимал эту схему. План государству – святое. Но есть еще и другие потребности, о которых забывать не следовало. И он не забывал. Недаром говорят: «Где армянин прошел, там еврею делать нечего». Так вот, позволю себе повториться. Ашот Акопович, четко понимал эту схему. Но еще он понимал, что успех, а значит и выручка ресторана, во многом зависит от музыкантов, а, точнее, как в нашем случае, от одного музыканта, Миши Магулиса. Понимал это и Миша, а потому старался. Не для Ашота, конечно. Хотя и для него тоже. Там в ресторане, Миша понял, не будет выручки, не будет и смысла повседневной, а значит, и перспективной жизни коллектива. И потому крутился, как уж на гребешке. Между потребностью подвыпивших посетителей, зачастую требовавших «Мурку» или «Дочь прокурора», швырявших на крышку рояля червонцы, и собственные вкусовые амбиции. Но, должен сказать, таких ценителей высокого искусства месяц от месяца, становилось все меньше. Я уже говорил, что стали билетики продавать на вход, чтобы послушать Мишины джазовые импровизации. И таких, становилось, все больше. И это, как ни странно, стало проблемой.

 В дни, а, вернее, вечера, когда в ресторан приходили фанаты, как сейчас, принято говорить, что, как и следовало ожидать, не очень понравилось, Ашоту Акоповичу. Что с них было взять? Выручка кухни и бара стала катастрофически падать. И кому это надо?

– Я тебя ценю, Миша. – Ашот Акопович в который раз пробовал, правда, без особого успеха, застегнуть пуговицу на крахмальной рубашке, вечно выползающей из брюк дорогого итальянского костюма. – Но и ты и меня пойми. От ваших байстрюков толку никакого. Сидят весь вечер с кружкой пива. А в кассе ноль.

Ашот Акопович, много лет прожил в России, как ему казалось, в совершенстве владел языком, и на литературном уровне, и в бытовом разговоре. Во всяком случае, мог по-русски, так матом загнуть, что мама не горюй, но, откуда он взял это не совсем русское слово «байстрюк», только ему Ашоту и понятно. По его выходило, что все, кто  посещал ресторан ради джаза, были внебрачными детьми. Но Мишаня врубился моментально и досконально. И тут же ответил, как и подобает солидному руководителю, солидного коллектива.

– Не переживайте, шеф. Все поправим. – И поправил.

Правда «Мурки» и иже с ними, слава богу, так и не вернулись в репертуар, но Мишаня, нагрузив Ларису Пан, шлягерами тех лет, значительно разбавил свою джазовую программу.

 А, куда было деваться? И как говорится, баланс был восстановлен. Всяческие «Червоны руты» делали свое дело, а джаз был джазом. Оркестр Маргулиса завоевывал своего слушателя, все больше. А с ним, я имею в виду слушателя, росло и благосостояние ресторана, а значит и Маргулиса. Вот он уже подруливает к служебному входу на новеньком «Запорожце»… Вы, конечно, можете иронично улыбаться, но для тех лет и этот механизм, был, как, ни странно, предметом всенародной зависти и своеобразным пропуском в другую, большинству населения, недоступную, а значит и не знакомую, жизнь. Через год, а это был уже полный впечатлений 1975-й, возле служебного входа припарковался новенький «Жигуль» первой модели и недалеко, казалось, маячило то время, когда Мишаня, вот-вот должен был пересесть на «Газ-24», только по величайшему блату, продававшийся в частные руки.