Теперь в течение нескольких дней мальчик твой будет болен. Тебе придётся посвятить ему всё своё внимание. В уходе за ним изживётся твоя последняя заноза: страх за жизнь сына. В эти дни ты поймёшь, что какой-либо страх – это недостаточная верность Учителю. Будь спокойна, лекарств ребёнку не надо никаких. Он будет почти всё время спать. И что бы с ним ни происходило, даже если бы тебе казалось, что он выглядит как мёртвый, что он не дышит, помни одно: Учитель сказал, что сын твой будет жив. Пока ребёнок болен, ты меня не увидишь, но когда он поправится, я приду и сам поведу вас обоих в общую трапезную. Помни же, храни мир и будь бесстрашна, ибо от твоего состояния в значительной степени зависит урок, проходимый твоим сыном.

Перед тем как попрощаться с Ариадной, Иллофиллион велел мне пойти в ближайший душ и потом вернуться назад в её дом. Я был рад этому приказанию. Я изнывал от жары, а пот катился с меня струями. В душевой я увидел брата, поразившего меня тем, что он точно ждал меня. Он безмолвно взял мою одежду и подал мне свежую, так же как и чистые сандалии. Я только сейчас заметил, что мои сандалии, бывшие безукоризненно чистыми, когда я их надевал, стали серыми от пыли. Мне казалось, что я уже научился ходить, не поднимая ногами пыли; но, очевидно, с тяжестью на руках я ещё не умел ходить легко.

Когда я возвратился к домику Ариадны, она стояла в дверях и смотрела сияющими глазами на Иллофиллиона. Я никак не мог бы признать в этом молодом и очаровательном существе ту женщину, которой я принёс её больного сына, если бы Иллофиллион не стоял рядом с ней. Иллофиллион простился с Ариадной, взял меня под руку, и мы быстро зашагали по аллее.

– Надо торопиться, Лёвушка, сейчас мы пойдём прямо к Раданде, у него пробудем немного и вместе с ним отправимся в трапезную. Там я поговорю ещё с некоторыми братьями и сёстрами, а по окончании обеда помогу тебе разнести письма Франциска. Если успеем, доберёмся и до старца Старанды.

Идти рядом с Иллофиллионом было блаженством. Я и раньше замечал, что внешний вид его был всегда прекрасным, и катящихся струй пота, от которого я так страдал, я на нём никогда не видел. Но сегодня, в эту нестерпимую жару, когда, казалось, каждое дерево жжёт, а не посылает прохладу, от Иллофиллиона шла ко мне, точно от ручья, охлаждающая струя. Только я было приготовился спросить его об этом чародействе, как нам повстречался тот брат-подавальщик, который приходил за нами, приглашая нас в первый раз в трапезную Раданды.

– Отец настоятель послал меня к тебе, Учитель, спросить – не нужен ли я тебе? Не надо ли помочь друзьям твоим в чём-нибудь? Быть может, я могу заменить уехавшего слугу Яссу?

Я пристально смотрел на него, и снова для меня был сюрприз: прежнее трагическое выражение исчезло с его лица. Он улыбался ласково и радостно, точно волшебная палочка унесла всю печаль с его лица. Я протёр глаза, чем насмешил всё подмечавшего Иллофиллиона, и ещё раз убедился, что лицо брата-печальника стало весёлым лицом доброго человека.

– Спасибо, друг, что ты поспешил выполнить приказание отца настоятеля. Я и Лёвушка уже привели себя в полный порядок. Но вот о чём попрошу: зайди к нам в дом, оповести всех, чтобы прибрались и через двадцать минут собрались на крыльце. Скажи им, чтобы меня не ждали, но шли за тобой к настоятелю, где я буду их ждать.

Брат поклонился и свернул в боковую аллею. Я понял, хотя не мог отдать себе отчёта, как именно, что причиной радости этого человека и перемены в его настроении был Иллофиллион. Но я уже научился не задавать вопросов о таких вещах. Я стал думать, не упустил ли я сам чего-нибудь из своих обязанностей, и вдруг… вспомнил об Эте.